Спектакль «Этот ребенок» в театре «Практика» вышел еще во время фестиваля NET, в те же дни, когда на фестивале играли другой спектакль Помра, привезенный из Франции, -- «Торговцы». Тогда мрачновато-ироничная постановка, получившая во Франции приз за драматургию и представлявшая Помра на юбилейном Авиньонском фестивале, несколько заслонила премьеру режиссера на маленькой сцене «Практики», но «Этот ребенок» стоит того, чтобы его увидели. Хотя чем дольше он живет без присмотра вернувшегося домой постановщика, тем больше шансов увидеть вместо приглушенного «застеколья» Помра, где страсти только угадываются, крикливо-демонстративную русскую игру.

Сама пьеса, так же как французская постановка «Этого ребенка», появилась четыре года назад. В 2002 году организация, которая занимается пособиями для малообеспеченных семей Прованса, в порядке эксперимента заказала Помра и его театру постановку, где исследуется проблема: что значит быть родителем? Начиналась работа в традициях техники документального театра: Помра и его актеры несколько дней разговаривали с женщинами из бедных семей. Но, записав эти беседы, Помра их обработал таким образом, что они перестали быть документом, превратились в его пьесу и приобрели ту же негромкую, странную иронично-тревожную интонацию.

Мать опечалена, что ее взрослая дочь кажется серой, неинтересной, некрасивой. Она желает ей счастья, но дочь от этих разговоров становится все напряженнее, все глубже замыкается в себе, все труднее ей сдержаться, чтобы не ответить резко матери, измучившей ее своими несбывшимися ожиданиями. Мужчина разговаривает с маленькой дочерью, с матерью которой он давно разошелся, -- дочь кажется ему чужой и равнодушной, а ребенка это взрослое выяснение отношений тяготит, и ей хочется скорее вернуться домой к маме. Беременная женщина рассказывает, каким счастливым она сделает свое будущее дитя, но по ходу монолога, переходящего в истерику, становится ясно, что с помощью ребенка она выясняет отношения с собственной ненавистной матерью... Обыкновенные разговоры несчастливых родителей и детей -- открытые и скрытые, но вырывающиеся наружу конфликты, старые обиды, страхи, вина. Вот одинокая женщина, замучившая своего рано повзрослевшего десятилетнего сына претензиями, нервными срывами, пытаясь за его счет справиться со своими комплексами и от него добиться того внимания и заботы, которые она хотела бы получать от мужчины. Герои косноязычны, и Помра показывает их неумение выразить свою мысль и чувство, не громоздя обрывки и междометия, как мы привыкли. А в бесконечных повторах, в словесном кружении споров, скандалов, истерик -- все об одном да об одном, но постоянно повышая градус напряжения, как в минималистической музыке, где короткая тема в повторах почти незаметно обогащается, доходя до потрясающей мощи. Вот только эту потрясающую мощь Помра старается немного притушить, показать будто бы из-за стекла. Словно все эти скандалы мы подсматриваем в окнах чужих домов.

Спектакль начинается в полной темноте. Мужской голос поет трогательную песню мамонтенка из мультфильма «...ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети...». Спектакль говорит об обратном: дети теряют родителей, родители -- детей, даже когда продолжают жить рядом. Помра снова ставит спектакль в глухой черной коробке с сероватым рассеянным светом, падающим сзади и сверху, отчего лица остаются в полутумане и многие фигуры видны лишь силуэтами. Десять сцен: один герой на сцене, два героя, три. Больше только в сцене родов, герои которой нам едва видны, есть лишь хор голов, твердящих: «Она удерживает ребенка!», и голос женщины: «Я хочу, чтоб он вышел». Актеры почти неподвижны, они только сидят или стоят, прислонившись к стене.

Помра объяснял, что, когда он выбирал актеров, ему их человеческие качества были так же важны, как талант. Для нас еще оказывается важным, что лиц этих актеров мы почти не знаем. И даже если они нам известны, здесь они оказываются почти стертыми -- блеклыми лицами несчастливых людей, бедноты, жизнь которой скудна, скучна и, кажется, предопределена. Пятнадцатилетний сын дерзит и презирает своего больного отца, а тот изнемогает без работы и ненавидит закон, мешающий ему вернуться на шахту, которая и лишила его здоровья. Сына играет Тимофей Трибунцев из «Сатирикона», отца -- додинец Анатолий Хропов, и неважно, что они почти ровесники -- тут никто ничего не изображает. Вот женщину вызвали в морг на опознание трупа -- это может быть ее сын. Женщина привела для поддержки соседку, а опознав, не может скрыть стыдной радости: это не ее сын, а соседки. Женщин играют Светлана Камынина из ТЮЗа и Ирина Муравьева из Нового драматического. Юлия Полынская из «Табакерки», питерский актер Дмитрий Готсдинер -- тут нет замыленных лиц, и от того обыденные и нервные семейные истории, как будто совсем лишенные цвета, напоминают о черно-белых фильмах неореализма. Вот только бы не начали кричать, а так и остались там, в чужих окнах.