Генерал Корнилов был едва ли не первым из русских генералов, заявившим претензии на гражданскую власть. Между тем история взаимоотношений армии и власти в России показывает, что шансов у него было немного. Слишком слаба была традиция амбициозного участия армии в политической жизни страны.

Впрочем, так было не всегда, ведь в Древней Руси князь не мог не ориентироваться на свою дружину. Дружина была для князя своеобразной «референтной группой» -- ее мнение он учитывал в своих решениях прежде всего. Так, отказ князя Святослава принимать христианство летописец объясняет тем, что тот боялся, что его «засмеют» дружинники. Но проходит несколько десятилетий, и в той же примерно ситуации князь Владимир самостоятельно принимает решение принять веру Христову, и дружине ничего не остается, как последовать за своим предводителем. Возможно, этот эпизод является свидетельством изменения отношений между князем и дружинниками. Закончился недолгий период активного участия людей с оружием в управлении страной.

Дружинный опыт попытался в некотором смысле повторить Иван Грозный, создавший в 1565 году Опричнину. Подобно дружине, опричное войско было основано на началах личной преданности царю. С точки зрения логики управления это, возможно, было и правильно: в Московской Руси господствовало местничество, и войсковые чины распределялись в зависимости от родовитости, а это нередко шло во вред эффективности войска. Опричное войско оказалось заражено, однако болезнью едва ли не более опасной, чем местничество. Оно-то как раз принимало самое активное участие в политической жизни страны, выполняя карательные функции. Как выяснилось, это не слишком способствовало повышению боеготовности. В 1571 году, когда крымский хан Девлет-гирей подошел к Москве, опричники попросту разбежались. С тех пор в течение полутора столетий армия не решалась заниматься политикой.

Ситуация изменилась в конце XVII века, когда молодой царь Петр I решил начать преобразования. В частности, сделать костяком новой армии свои «потешные полки», созданные на западный манер. У стрельцов, до этого составлявших основу армии, было свое мнение и на этот счет, как и на европеизацию жизни вообще. До того тихие, большую часть времени занятые устройством своего хозяйства, они поняли, что их благополучию может прийти конец. Пока царь был за рубежом с Великим посольством, стрельцы организовали против него восстание. Расплата была жестокой: стрелецкие полки распустили вообще, а главных зачинщиков восстания публично обезглавили.

Любопытно, что созданная Петром вместо стрелецкого войска гвардия после смерти императора продолжила бунтарские традиции своих предшественников. Ни один из многочисленных дворцовых переворотов XVIII века не происходил без участия гвардейцев. Однако смысл их действий был другим: в отличие от стрельцов, гвардия боролась не столько за себя, сколько «за правду», как она ее понимала. Именно поэтому наследники Петра Великого, начиная с его супруги, Екатерины, в своей агитации не уставали обращаться к образу первого русского императора. Новая армия неизменно связывала себя с новым государством -- империей и ее правителями, ведшими свой род от Петра Великого. Это был новый патриотизм, легитимировавший абсолютную монархию петровского образца. Не в последнюю очередь этот патриотизм стал причиной провала «затейки» ограничить власть Анны Иоанновны. Гвардейцев легко убедили, что ее смысл в возвращении старомосковских порядков, для них уже чуждых. Потому им не оставалось ничего, кроме как поддержать императрицу.

Гвардейцы радостно приветствовали каждую новую правительницу -- все они были большими любительницами в нужный момент переодеться в гвардейский костюм, -- и приведя ее в Зимний дворец, расходились по казармам, считая свой долг выполненным. В остальное время власть и армия жили фактически раздельно -- особых поползновений свергнуть уже пришедшего к власти правителя не было.

Случались, правда, и исключения. Так, гвардия свергла малолетнего Ивана VI и его регентшу -- племянницу Анны Иоанновны Анну Леопольдовну. Но тут главную роль сыграло, по всей видимости, специфическое гвардейское понимание легитимности. На престол была возведена дочь Петра Елизавета, которая всегда подчеркивала свое происхождение и даже потомками всегда вспоминается с отчеством.

Еще один пример неудачливого правителя -- Петр III. Но это, пожалуй, тот случай, когда ему некого было винить, кроме себя. Своими весьма неуклюжими шагами -- отступлением русских войск из уже захваченного Берлина и перестройкой армии на прусский манер -- он просто не оставил себе шанса на лояльность войск. Неудивительно, что они радостно поддержали «матушку-императрицу» Екатерину, всячески подчеркивавшую, несмотря на немецкое происхождение, свою русскость. Это любопытная особенность петровской и послепетровской России: несмотря на то, что реформы имели ярко выраженную европейскую форму, их идеология была исключительно патриотическая. Западное довольно легко и быстро стало восприниматься как «наше, родное».

Последней до мятежа Корнилова попыткой военных вмешаться в политическую жизнь страны было восстание 14 декабря 1825 года. Организованное группой офицеров средних чинов, оно стало одним из самых дискуссионных событий русской истории.

Будущие декабристы ориентировались главным образом на опыт испанской революции 1820--1823 годов, когда группа армейских офицеров в результате долго готовившегося заговора сумела свергнуть монархию и установить в стране конституционное правление. Юрий Лотман, впрочем, считал, что конспирации декабристам как раз недоставало, да и стремились они к ней не слишком сильно. По его мнению, главной целью молодых офицеров было не свергнуть правительство, а продемонстрировать этому самому правительству степень общественного недовольства. В этом смысле декабристы шли вполне в русле русских политических традиций.

Хотя есть и иное мнение. Ряд историков полагает, что в конце правления Александра I в русской армии сложилась целая сеть заговоров. Вокруг многих генералов 1812 года сложились группировки недовольных, готовившие свержение монархии. После победы в Отечественной войне они вдруг почувствовали себя не просто талантливыми полководцами, воевавшими «ради чести и престижа» своей родины, но спасителями этой самой родины. Так что у них появились основания претендовать на увеличение своей роли в жизни страны. К тому же перед глазами был живой пример поверженного, но блистательного Наполеона, спасшего страну в тяжелейший для нее момент. Почему бы кому-нибудь из русских генералов не повторить путь великого корсиканца? Любопытно, что многие из этих генералов -- выходцы из древнейших родов, наследники Рюриковичей -- сами имели все права если не на императорскую корону, то на шапку Мономаха точно. В общем, речь во многом шла не о перевороте с последующим установлением военной диктатуры, как происходило на протяжении XIX века в Южной Америке, а фактически о генеалогическом споре. А армии, как всегда, отводилась лишь роль средства для достижения политических целей.

Казнив публично, на глазах у солдат и их командиров, пятерых декабристов, Николай I почти на целое столетие отвадил у армии желание вмешиваться в политическую жизнь страны. А с появлением уваровской триады «Самодержавие, православие, народность» в армии, как и во всем обществе, с новой силой начали напоминать не только об особой роли Романовых в создании империи (к тому времени эта мысль изрядно запылилась), но и о сакральном характере их власти. Это уже точно должно было лишить строптивых военачальников излишних амбиций.