К середине 90-х годов молодежь в России была, вероятно, наименее идеологизированной и идеологически возбужденной частью общества. Она быстрее и лучше всех встроилась в новую жизнь: потребительскую, технологическую, социальную. После того как были отпущены идеологические вожжи, сброшены все моральные вериги, общество попало в естественные, «дикие» условия проживания. Приспособиться, адаптироваться к этим условиям легче всего получилось у молодых, ведь у них не было особого прошлого и не с чем было особо сравнивать. Выражения типа «а мне по барабану» стали не только модными, но и действительно отражали психологию молодого поколения. Это стало их пропуском в «новый мир».

Для многих молодых россиян ельцинское десятилетие ознаменовалось реализацией себя, в основном в экономической, криминальной, но не в политической сфере жизни. А перед некоторыми молодыми людьми, особенно в провинции, и вовсе остро стоял вопрос о физическом выживании, но тут уж точно было не до политики. Борьба за свободу как моральная необходимость исчезла, а вместе с ней молодежь лишилась актуальной для нее политической повестки дня. Произошла не только деидеологизация учебных заведений, но и подлинная деполитизация сознания.

По данным социолога Бориса Дубина, по всем опросам ВЦИОМ того времени молодежь середины 90-х годов, особенно образованная ее часть, стремилась к утилитарным и прагматическим смыслам. Она открывала для себя новый мир, тот, о котором родителям приходилось только мечтать. Лица многих молодых людей с восторгом или, по крайней мере, с любопытством были обращены на Запад. Причем не всегда только к массовой, но и к европейской культуре в широком смысле слова -- к ценностям гуманизма, уважения к личности, правам и свободам человека. Такая молодежь была сторонницей курса реформ, и неудивительно, что власть в ту пору фактически такой поворот головы поощряла.

Однако особенность психологии молодежи как социальной группы заключается в том, что, с одной стороны, при более «сытых» обстоятельствах она политически инертна, пассивна и эгоцентрична. Но с другой -- всегда остается самой пассионарной частью общества, которая может сыграть наиболее активную общественно-политическую роль. Так было в мае 1968 года в Париже, в период антивоенных манифестаций в США, в ходе «бархатных» и «цветных» революций в Восточной Европе в конце прошлого -- начале этого веков.

И вот спустя десять лет концепция изменилась. Поколение 90-х прошло процесс социализации в период крушения, развала системы и заката «великой идеи» -- коммунистической. На смену ей пришли «великая идея» свободы, которую молодежь во второй половине 80-х -- начале 90-х восприняла. Но вскоре эта идея померкла, уступив повседневному процессу борьбы за выживание. Наступил идеологический вакуум.

Свято место долго пусто не бывает. Добившись определенной социально-экономической стабильности, а затем и роста, Россия стала вновь осознавать себя великой державой. «Великая Россия» постепенно и стала новой национальной идеей. Будучи государственной, она стала укореняться в обществе. И тогда у большой части молодежи проснулась «генетическая память». Она вдруг стала испытывать ностальгию по тому, чего никогда не видела и не знала, -- по «старым добрым временам».

Если в 90-е молодежь в школах предпочла иностранные языки, экономику, вводились новые предметы -- банковское дело, делопроизводство, гигиена сексуальной жизни, то сейчас в дополнение к этому стал прививаться интерес к отечественной истории, вводится курс «Основы религий», а кое-где и «Основы православия».

Власть, сыгравшая в этом существенную роль, возможно, не вполне просчитала разнообразные последствия. Подмораживая общественно-политическую ситуацию, закручивая гайки, она породила «несогласных». Опасаясь оранжевого цвета, она стала рекламировать «триколор», что привело к вспышке патриотизма, но также и национализма. И в-третьих, построив в стройные ряды своих нынешних и потенциальных защитников, она политизировала и зарядила значительную часть молодежи. Но при этом произошел резкий разрыв между скоростью и масштабами вовлеченности молодых людей в политику и уровнем их просвещенности. К тому же, противопоставив одних другим -- «наши -- не наши», «местные -- не местные», власть, по сути, развела их по разные стороны баррикад. И эта радикализация может в определенный момент оказаться преградой на пути к объявленной цели.