Фестиваль «Территория» начался с театра, что в общем логично. Во-первых, организаторы фестиваля сплошь из театральной среды: актеры Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, режиссер Кирилл Серебренников, театральный критик Роман Должанский и Теодор Курентзис -- главный дирижер и художественный руководитель Новосибирского театра оперы и балета. И понятно, что именно Роман Должанский, один из директоров фестиваля NET, является экспертом как раз по независимому, актуальному, авангардному и пр. театру, то есть знает, что выбрать и где взять.

Во-вторых, театр -- та самая территория синтеза, где каждый вид искусства является партнерским по отношению к другим, а ведь организаторы фестиваля, судя по их декларациям, именно этого и добиваются.

Первым событием нового форума стал спектакль «Чернаястрана» (Blackland), поставленный венгерским режиссером Арпадом Шиллингом в его собственном театре "Кретакор".

Одной из своих задач фестиваль «Территория» считает предъявление российской публике, прежде всего ее молодой части, незнакомых ей новых имен. Арпад Шиллинг в России не совсем неизвестен. В 2004 году на фестивале NET была показана его «Чайка», которая всем очень понравилась и за которую Шиллинга наградили театральной премией Станиславского «За развитие идей психологического театра на современной венгерской сцене». Однако нормальных гастролей его театра в нашей стране до сих пор не было, и только увидевшим «Блекленд» понятно почему.

Шиллинг входит в число весьма востребованных в Европе театральных постановщиков нового поколения, которые появились в последнее десятилетие, причем в основном на постсоветском пространстве: Томас Остермайер (Германия), Гжегож Яжина (Польша), Оскарас Коршуновас (Литва), Алвис Херманис (Латвия)... Родился он в 1974 году, в 1995 году организовал свой театр Kretakor, за десять лет поставил более пятнадцати спектаклей, все больше по классическим пьесам, снимал кино, был участником Эдинбургского, Венского, Авиньонского фестивалей. То есть в контекст европейского театрального процесса вписан идеально.

Но те немногие зрители, которые видели почти минималисткую психологическую «Чайку», и представить себе не могли, каким хулиганским и провокационным предстанет Арпад Шиллинг в спектакле «Блекленд».

Огромная сцена театра «Новая опера» почти пуста. Множество дверей, табуретки с именами артистов, три монитора, на которых появляются первые тексты. Это сухие сведения о Венгрии -- размер, численность населения, достопримечательности...

Появляется девушка к саксофоном-соло, садится на авансцене, широко расставив ноги. Подносит инструмент ко рту, но тут же откладывает. Несколько попыток, и зрители совершенно однозначно понимают, что дама проделывает с саксофоном то, что обычно происходит с совершенно другим предметом и уж точно в совершенно другой обстановке. Процесс длится довольно долго, и на той стадии, когда должно уже последовать завершение, начинает звучать музыка. А на экранах-дисплеях появляется сообщение -- что-то о смене премьера-социалиста на другого, обещавшего навести в стране порядок... Выходит мужчина с бокалом шампанского, здоровается и рыгает... Эти рыгания, звучащие с разными интонациями, и составляют его спич, внешне вполне похожий на традиционную торжественную речь...

Дальше действие развивается по этому же принципу. Актеры разыгрывают короткие сценки, где наглядно, при помощи собственного тела, то есть физиологично и визуально, демонстрируют ситуацию, которую потом, посредством слов на мониторе, зритель уже сам приспосабливает к социальной реальности. Зрелище, надо признаться, доходчивое.

Вот падре учит трех хористов пению псалмов -- и в процессе увлекает одного из них за кулисы. Оставшиеся прилежно поют, и когда к ним вновь присоединяется усталый хорист и довольный падре, ни у кого не остается сомнений, что именно между ними произошло. Комментарий следует: в Венгрии разовые случаи «педофилия» не являются основанием для отстранения пастора от службы.

Иллюстрация к информации о лишении чемпионских званий венгерских тяжелоатлетов «за то, что не смогли сдать достаточного количества мочи на анализ» выглядит так: молодой человек с медалью на шее стоит на столе совершенно обнаженный, а вокруг него суетятся несколько представителей олимпийского комитета со стаканом, в который несчастный вполне натурально выдавил грамм сто желтой жидкости... В ходе процесса становится понятно, что больше он никак не сможет -- отсоединилась трубочка, которая подавала фальшивую мочу без следов допинга. И тогда рекордсмену ничего другого не остается, как с рычанием погнаться за своими мучителями, подобно Тарзану.

Спектакль идет час сорок минут, и за это время его создатели успевают рассказать и о присоединении к Евросоюзу, и о самосожжениях, и об отношении к беженцам, и о терактах, и о неофашистах, и об абортах, и о насилии над детьми. Этакое политическое кабаре, дерзкое и совершенно безоглядное. Прием, в сущности, один и тот же, но стилистически спектакль невероятно точно выстроен. Поэтому наслаждение -- от профессиональной и виртуозной работы актеров, от умения режиссера одновременно вызывать нужную эмоцию публики, просчитывать и опережать ее реакцию, и тут же насмешничать над собой и зрителем -- конечно, гораздо больше, чем могло бы возникнуть, будь спектакль обычной социальной сатирой.

К финалу актеры уже совершенно распоясались -- четверо мужчин со связанными руками подвергаются издевательствам со стороны дамочки-садистки, которая сначала спускает с них штаны, а затем, облачившись в желтые хозяйственные перчатки, проделывает с их задами и пенисами такое, что страницы серьезной газеты не выдержат описания. Однако это еще не все -- дамочку, корчащую садистские гримасы, сопровождает человек с цифровой камерой, который все эти художества снимает, а изображение крупным планом передает на те самые мониторы. Другой человек, с гитарой, играет и поет залихватские куплеты, столь ритмичные, что кто-то в зале не выдерживает и начинает в такт аплодировать, но потом, смутившись, затыкается. Вдоволь насладившись унижением жертв, трио мучителей раскланивается и благодарит публику. На мониторе текст: в 2002 году Джордж Буш избран на второй срок. Зал, наконец догадавшись, что к чему, смеется.

И тут предлагается последний комментарий. Выходит актер и объясняет публике происходящее, сразу излагая все возможные варианты интерпретаций -- от образного воплощения глубинного конфликта европейской ментальности до простого признания в страсти к эпатажу, в желании произвести впечатление и любой ценой добиться эффекта. Отрефлексировано все, надо признаться, куда изящнее и отчетливее, чем это могли бы сделать реальные критики спектакля.

Но про что, в сущности, речь, спросят меня читатели, спектакля не видевшие и не понявшие, чему тут, в этой смеси похабщины и неприличия (а я еще забыла упомянуть о нецензурной лексике), радоваться? Попытаюсь сформулировать.

Это опыт коллективного осознания реальности, превратившейся в абсолютную фикцию. Новости о политической и социальной жизни, ежедневно поставляемые СМИ, не становятся частью жизни обычного человека, но и не оставляют его в покое. Мир иллюзорен, наполнен штампами и больше не переживается как собственный опыт. Задачей спектакля, на мой взгляд, становится освобождение человека -- как актера, так и зрителя -- от автоматизма восприятия. В одном интервью Арпад Шиллинг признавался: «Я считаю, что нужно активизировать публику, и поэтому люблю ставить ее в непривычное, даже неудобное положение. Неудобство может содержаться в теме постановки или в ситуации...» Ему удалось добиться желаемого -- его театр коробит, смущает или радует, он не оставляет равнодушным, не соскальзывает в привычное русло скучного комфорта.

Остается два вопроса, на которые хотелось бы знать ответ. Первый такой: может ли родиться такой спектакль на отечественной почве? Есть ли у нас достаточно внутренней свободы, чтобы смеяться над собственным -- а не остраненным венгерской спецификой -- инфантилизмом, идиотизмом, попустительством и ксенофобией?

А вот и второй: какова судьба сильных средств? Голый зад и матерные выражения в этом спектакле прописаны именно как сильнодействующие лекарства, и в нашем нежном отечестве такого рода препараты действительно непривычны. В России до сих пор властвует ханжеская установка: в обычной жизни крепкое словцо вполне приветствуется, но ни в коем случае нельзя допускать его в публичное пространство. А уж про целомудрие нашей публики, которая хочет видеть на сцене только «красивое», я и не говорю. Но ко всему рано или поздно привыкаешь... Впрочем, то, что этот спектакль объехал полмира и был принят и понят и в тех странах, где ни обнаженным телом, ни нецензурной бранью никого не удивишь, свидетельствует о том, что Арпад Шиллинг все сделал правильно: его иронии над самим собой и собственными методами нельзя не заметить. И это, в сущности, самое привлекательное в спектакле, умном и смешном, а главное -- напрочь лишенном пафоса.