Летом 2003 года Дому Волошина в Коктебеле исполнилось 100 лет. Юбилей отметили, а Дом-музей осенью того же года закрыли на реставрацию. Деньги на спасение музея, находящегося с 1999 года в ведении министерства культуры Крыма, собирали всем миром -- из государственного бюджета Украины выделили 400 тыс. гривен, З0 тыс. долл. поступило из фонда президента РФ Владимира Путина, Внешторгбанк РФ передал чек на 50 тыс. долл., 100 тыс. долл. выделил Фонд Сороса...

Поэт Максимилиан Волошин, поселившийся в Крыму в шестнадцать лет и проживший там до самой смерти, буквально собственноручно создал славу Коктебеля, открыв для русской культуры это уникальное природное явление. Другой поэт, Осип Мандельштам, про него писал: "Максимилиан Александрович -- почетный смотритель дивной геологической случайности, именуемой Коктебелем, -- всю свою жизнь посвятил намагничиванию вверенной ему бухты. Он вел ударную дантовскую работу по слиянию с ландшафтом..."

Естественно, что внимание к положению музея было огромное. Тем более что состояние Дома казалось угрожающим. И поползли слухи о том, что сохранять в сущности уже нечего, что Дом полностью разрушен и что на его месте будет возведено лишь подобие первоначального строения из новых материалов. Выяснить, что на самом деле происходит в Коктебеле, газета «Время новостей» отправила своего корреспондента.

Оказалось, что молва сильно преувеличила угрозу и что 16 мая, в день рождения Волошина по старому стилю, первая экспозиция в отремонтированном Доме Поэта будет открыта. Но если Дому-музею теперь уже ничто не угрожает, то сам Коктебель все-таки находится под угрозой. И главная опасность исходит от уровня развития туристического бизнеса. Туристов все больше, а цивилизованных условий для их размещения по-прежнему не создано.

Более семи десятков лет прошло с того августовского дня, когда Максимилиан Волошин навсегда оставил свой дом в «стране голубых холмов» -- так очень приблизительно переводится на русский топоним «Коктебель». Но и ныне Дом Поэта (далее -- просто Дом) среди разросшейся зелени, на фоне закрывающих его со стороны «расплавленного моря» бесчисленных плюгавых ларьков и кафешек смотрится настоящим флагманом в стае утлых рыбацких суденышек.

Нет надобности говорить, как относится российская просвещенная публика, в особенности столичная, к волошинскому Дому. Длинен список тех, кто побывал в нем. Как «обормот», то есть гость хозяина, Дом соответственно звался «обормотником» (последний из «обормотов», поэт Семен Липкин, умер несколько лет назад). Как гость вдовы Марии Степановны Заболоцкой-Волошиной -- она пережила мужа почти на полвека и главным образом ей мы обязаны тем, что Дом стал музеем, а не был реквизирован местными властями. Наконец, как обитатель соседствующего с музеем дома творчества писателей.

Реставрация или «воссоздание»?

Нынешней зимой странные слухи стали доходить до коктебельских завсегдатаев. Якобы нет больше Дома Поэта. Сломан, мол. Якобы за ветхостью. В одном из телевизионных репортажей как-то показали совсем не живописную груду каменных и деревянных обломков. Тревоги, признаемся, имели под собой некоторые основания. Хранителям столичной старины знакомы методы «реставрации по-московски»: историческое здание оперативно и подчистую сносят, а на его месте появляется в лучшем случае внешне похожий на него бетонный макет...

Так что же все-таки произошло с легендарным Домом?

Прежде всего надо очень четко разделить две сферы его восприятия. Сферу культурно-эмоциональную -- интеллектуальную ауру Дома, вобравшую в себя были, предания, все восхищенные охи и ахи, весь богатейший коктебельский фольклор.

И сферу инженерно-строительную, чуждую каких-либо эмоций и включающую в себя технические характеристики дома, каковые обычно не попадают ни в путеводители, ни в сборники воспоминаний. Иначе говоря, в первом случае требуется вдохновенный гид, во втором -- толковый, знающий дело прораб.

По ходу знакомства с технической стороной дела улетучиваются и некоторые весьма распространившиеся в последнее время легенды о Доме. Например, о том, что приехал как-то в Коктебель некто, как сказал бы Высоцкий, «весь в деньгах, с задатками повесы» и потребовал... продать ему дом Волошина. После того как незадачливому покупателю вкратце объяснили, куда ему следовало бы с этим предложением идти, он якобы захотел иметь копии проектных чертежей дома, дабы построить у себя в «имении» точную копию. В этом ему будто бы отказать не смогли и направили в соответствующий архив...

«Придумано красиво. И в духе времени, -- одобрили легенду трудящиеся ныне на «реставрационном фронте» специалисты. -- Но ни в одном архиве нет полного свода проектных чертежей Дома времен его постройки. Такого, чтобы можно было возвести по ним точную копию. Да и откуда им взяться, с такой-то историей?»

Краткий курс истории «обормотника»

Строительная история Дома -- очень кратко -- выглядит следующим образом. Состоит он из двух разновременных частей. Первая -- двухэтажная, вытянутая с севера на юг постройка была сооружена в 1902--1903 годах, через несколько лет после покупки Волошиными -- Максимилианом Александровичем и его матерью Еленой Оттобальдовной участка на морском берегу в Коктебеле. На облик Дома и на его конструктивные особенности существенно повлияло то, что денег у волошинского семейства было не густо. Не было возможности везти издалека качественный строительный материал и приходилось пользоваться тем, что было рядом, под рукой -- саманным кирпичом. Который представляет собой примитивную смесь глины с песком и соломой. Из них лепят большеформатные кирпичи и без всякого обжига пускают в дело. Материал, конечно, недорогой, но и, увы, не очень долговечный. Сто лет жизни для здания из саманного кирпича -- возраст более чем почтенный. Если не сказать -- предельный. Ведь, как сказал поэт, «вечно то лишь, что нерукотворно», а дому, как и человеку, рано или поздно выходит срок. И на месте реставраторов я бы оставил где-то на видном месте в Доме образец того материала, из которого он построен, -- буроватая масса с торчащими, как из головы Страшилы Мудрого, клочьями соломы. Во избежание ненужных иллюзий...

Волошин в одном из своих писем жаловался на строителей как, вероятно, жалуются все заказчики. Мол, и денег эти, по-нынешнему говоря, шабашники из местных армян взяли чрезмерно, и построили-де плохо...

Время показало, что «хозяин Коктебеля» (как называли Волошина) был не совсем прав. За последние сто лет нагрузка на дом выпала отнюдь не шуточная. Только за лето 1928 года в «обормотнике» перебывало 628 (!) гостей -- это лишь те, кто более или менее долго проживал в двадцати одной комнате дома, а также в доме матери Волошина и флигелях.

Если прибавить к этому все возраставший после смерти хозяина поток любопытствующих посетителей да неисчислимые табуны современных экскурсантов... Кабы работа была сделана халтурно, то вполне вероятно, что Дом давно бы рассыпался на пылинки. Хотя бы в сентябре 1927-го, во время знаменитого крымского землетрясения, когда сила подземных толчков достигла девяти баллов. (Замечу в скобках, что многочисленные «элитные» высотки, растущие нынче как грибы по всему крымскому побережью, сей печальной местной особенности явно не учитывают: в Крыму трясет редко, но сильно.)

«Фундаментальные» легенды

Один из «обормотов» образца осени 1927 года впоследствии вспоминал: «Хлопали двери, скрипели деревянные ступени лестниц. Весь дом был в движении, суматохе. Люди выскакивали во дворик, едва закутанные в простыни и одеяла...

Все взгляды были обращены на только что покинутый дом. А его чуть-чуть пошатывало, стены прогибались, то тут, то там давая легкие трещины. С крыши... сыпались обломки кирпича, сползала черепица. Движение шло толчками, с самыми неправильными интервалами...» «Это был первый удар большого крымского землетрясения...»

Опять-таки к вопросу о качестве строительства -- на протяжении долгого времени считалось, что Дом сильно пострадал во время крымского землетрясения. Но удивительное дело -- никаких серьезных повреждений сейсмического происхождения при обследованиях не выявлено. А те трещины, о которых пишет мемуарист, видимо, были заделаны во время двух предыдущих, не столь основательных реставраций (в 1950-х и 1983--1984 гг.). Так что местные строители начала ХХ века помнили о беспокойном характере крымской земли и умели сохранять свои внешне непрочные строения от ее капризов.

Немало долговечности Дома способствовало и... отсутствие в нем элементарных «удобств». В воспоминаниях многих «обормотов» говорится о том, что в Доме не было элементарного комфорта. Воду гостям приходилось носить самим -- прислуги не предполагалось. Умывальник и туалет находились во дворе. А значит, не было тогда в Доме и вечно протекающих труб. Вода же и сырость -- главный враг саманного кирпича.

На начальном этапе реставрации Дома канула в Лету и еще одна «строительная» легенда. О том, что Дом якобы построен прямо на земле, без фундамента. «Ну не могло такого быть просто технически, -- растолковал мне Игорь Шанин, прораб феодосийского МЧП «Дива», которое отвечает за реставрацию «обормотника». -- Хотя как именно родилась эта легенда, понять очень легко: фундамент для здания таких размеров заложен очень неглубоко, всего-то на 80 сантиметров, и пришлось еще шестьдесят сантиметров добавить».

Что имеем -- то храним

Через десять лет после строительства основной части дома Волошин отчетливо понял, что среди полчищ гостей для него самого места -- в собственном доме! -- как раз и не хватает. Поэтому по проекту самого хозяина были сделаны пристройки: с восточной стороны (как и подобает алтарной апсиде!) появилась мастерская, с высокими потолками и высокими же сводчатыми окнами, сложенная уже из материала, более прочного, чем саманный кирпич. Та самая мастерская, вдоль стены которой идет деревянная лестница на антресоли, в столь любимую и столь оберегавшуюся Волошиным библиотеку. А также в верхний кабинет, увенчанный знаменитой «вышкой». На ней -- поближе к небесам -- любили читать собственные стихи и сам хозяин, и его прославленные гости.

Спустимся, однако, на землю. Прошлогодние исследования показали, что инженерные расчеты при возведении пристройки были отнюдь не безупречны: мастерская отклонена от вертикали на 17 сантиметров. Но это бы еще полбеды. Именно верхний кабинет с «вышкой» оказался самым слабым и самым изношенным местом Дома. Это, кстати, могут подтвердить и те, кто бывал в Коктебеле в последнее время, -- «вышка» уже много лет была закрыта для посещения, потому что венчающая часть дома могла запросто рухнуть, рассыпаться. Не исключено, что вместе с теми, кто находился бы на ней...

Короче говоря, обследования показали, что из крупных частей Дома не может быть сохранена лишь одна -- верхний кабинет с «вышкой». Он был разобран и сложен заново. Сам же главный принцип нынешней реставрации формулировался емко и кратко: сохранять все, что возможно. Даже в самых мелких деталях.

Кроме того, практически полностью было изношено более половины конструкций дома. Поэтому при реставрации, при сохранении несущих стен, большая часть «начинки» была заменена и именно остатки старых конструкций Дома попали на телеэкран. Полностью обновлены сосновые перекрытия, которые пришли в абсолютную негодность. Теперь Дом держат лиственничные балки. Как известно, листвень весьма прочен, водонепроницаем и неприхотлив -- вспомним, что практически вся Венеция стоит на сваях из сибирской лиственницы. Заменены -- на дубовые -- полы, хотя, где возможно, сохранены «родные», как говорят реставраторы, пороги. Заменена большая часть дверей -- правда, реставраторы утверждают, что двери эти уже не «волошинские», а появившиеся при прошлых реставрациях.

Сохранена большая часть «оригинальной» черепицы и, опять-таки где возможно, сохранившиеся оконные переплеты или их части. Остальное -- в том числе и двухэтажные террасы -- сделано из той же лиственницы. Они пока что не окрашены в «музейный» голубой цвет. Вероятнее всего, что сам Волошин предпочел бы естественную красоту натурального дерева казенной покраске. Но увы -- дан приказ: покрасить...

Осталась в неприкосновенности большая часть мастерской: лестница на антресоли, балки (за исключением одной), на которых держались полки (опять-таки сохраненные) с книгами. Здание стянуто специально разработанным для него антисейсмическим поясом. Если же брать Дом в целом, то «новой» оказывается около половины его, да и та по преимуществу скрыта от посетительского глаза -- за уже упомянутым исключением.

Хотя и заказчики реставрации Дома, и исполнители, похоже, готовы к тому, что после 16 мая (дня открытия Дома -- в день рождения Волошина по старому стилю) на них обрушится вал обвинений в том, что вместо подлинного Дома опять «втюхивают», извините, пресловутый «новодел». Но, готовы ответить реставраторы, неужто было бы лучше, если б рухнули вконец обветшавшие стены, а «мы бы свято берегли подлинные обломки»?

Да, безумно жаль верхний волошинский кабинет. Но вечных домов, как бы нам этого ни хотелось, в природе не бывает. Если доныне стоят «родные» стены и большая часть «родной» же крыши (о полностью сохраненной экспозиции уж не говорю), то трудновато говорить о «новодельном» макете. К тому же и «новодел» тоже понятие относительное.

Кто из посетителей, к примеру, нынешнего Пушкинского заповедника задумывается о том, какой по счету деревянный макет заменяет подлинный домик поэта? Равно как и о том, что в тех краях подлинна, по большому счету, одна лишь природа... А про построенную заново в 1907-м венецианскую кампаниллу, боюсь, не вспоминает никто из фланирующих по площади Сан-Марко -- за исключением, конечно, дотошных историков. Наконец, многие башни Московского Кремля возводились в одних и тех же формах по три-четыре раза. Что, кстати, вовсе не мешает объявлять их памятником XV века!

Так что сам Волошин вполне смог бы повторить строчку из знаменитого своего стихотворения: «Счастливый жребий дом мой не оставил...»

О прозе курортной жизни

Помимо романтического, сказочного, книжного Коктебеля, существующего сегодня почти исключительно в воображении многочисленных художников и литераторов, уже почти век в больших количествах приезжающих на берега бухты, осененной знаменитым «профилем Волошина», есть и другой -- вполне реальный поселок с населением всего-то в две с лишним тысячи человек со своими, отнюдь не воображаемыми проблемами. Первая из которых -- растущий с каждым годом поток желающих понежиться на знаменитом коктебельском пляже и походить по тропам уникального потухшего вулкана Кара-Даг. Правда, далеко не всем известно, что прежнего, «волошинского», «сердоликового» пляжа давно не существует (выработан на стройматериалы в 1960-х), а на Кара-Даге действует строжайший заповедный режим...

Однако миф Коктебеля по-прежнему работает, и отдыхающие множатся. Да и недавно учрежденный ежегодный джазовый фестиваль во второй половине июля скорее всего туристический поток существенно увеличит. Фестиваль, между прочим, проводится на площадке прямо напротив дома Волошина, которому интенсивное «акустическое воздействие» отнюдь не на пользу.

Десятки тысяч людей со всех концов бывшего СССР едят, пьют и, естественно, мусорят. Урн не хватает, а те горы пластиковых бутылок, банок, пакетов, что скапливаются и в парках, и на набережных, и на пляжах, никто не вывозит. Не хватает ни людей, ни техники, ни средств. Деньги, которые в немалом количестве оставляет в Коктебеле заезжий люд, в абсолютном большинстве уходят мимо городской казны. По всему поселку растут частные гостиницы и пансионы. Но большинство из них значатся частными домами, не облагаемыми, понятно, «гостиничными» налогами. И четкого законодательного решения (какой, к примеру, был найден в Анапе, где частникам стало невыгодно оставаться «в тени») этой ситуации пока не видно.

Некоторые проблемы Коктебеля в самом прямом смысле дурно пахнут. К примеру, доныне в частных домах, где останавливается основная часть «диких» туристов, нет элементарной канализации -- и нет централизованной канализационной системы в поселке. А после ливневых дождей в подвалах многочисленных блочных многоэтажек застаивается вода, служащая просто-таки идеальной средой для размножения комаров, о которых в волошинские времена в Коктебеле и не слыхивали...

Еще одну проблему сегодняшнего Коктебеля обычно обходят стыдливым молчанием. Всякому бывавшему в знаменитом поселке хоть раз известно, что на восточной его окраине, возле кургана первооткрывателя курорта доктора Юнге, находится крупнейший в бывшем СССР пляж для любителей «голого» отдыха -- натуристов. Идет эта традиция, нравится это кому-то или нет, именно от Волошина и его друзей. Как там, в шуточной песенке начала ХХ века (поется на мотив «Крокодилы»): «От Юнга до кордона, Без всякого пардона Мусье подряд С мадамами лежат».

Нахождение на специально отведенном пляже в костюмах Адама или Евы законом не запрещено. Но -- на специально отведенном. А в Коктебеле (в отличие, скажем, от натуристских пляжей в Европе) границы «голой зоны» никак не обозначены. И в жаркий августовский или июльский день на «голом» пляже перемешены одетые, раздетые, нескромно любопытствующие, торговцы, наконец, просто прохожие. Понятно, что реакция просто шоковая, особенно у людей, воспитанных в «строгих правилах». О том, чтобы отделить натуристский пляж и благоустроить обходную тропинку, речь идет уже не первый год. Да воз и ныне там.

Наконец, никто не спорит, что волошинская аура накладывает на Коктебель совершенно особый отпечаток. Но его без остатка смывает грандиозная волна самой махровой пошлости, которая гуляет по коктебельской набережной летними вечерами. Грохочущая громче авиадвигателей в каждой забегаловке (а их десятки, если уже не сотни) попса; занимающие каждый свободный уголок прилавки с курортным ширпотребом; торговки, продающие обсиженные мухами и осами «пирожные»... А что, спросите, на других курортах иначе? Увы, нет. Но на коктебельской набережной это кажется особенно мерзким и невыносимым. И выход, между прочим, есть: перенести все это неизбежное зло от моря на главную магистраль поселка, в район продуктового и вещевого рынков. Места там пока предостаточно...

Мелочи? Прожекты? Возможно. Но если не помнить о них, все меньше будет в Коктебеле поэзии, которой он славен. И все больше суровой прозы, от которой, собственно говоря, и пытаются укрыться на киммерийских берегах...