В невежестве обыкновенном нужно уличать тех, кто самодовольно повторяет наспех оброненные когда-то слова Александра Бенуа о том, что Алексей Саврасов -- «художник одной картины», то есть полотна «Грачи прилетели». Открывшаяся в Третьяковской галерее (Инженерный корпус) самая большая в истории (сто живописных полотен, графика из 21 российского музея и частных коллекций) выставка художника эту глупость блестяще опровергает.

Художник Саврасов, наверное, впервые в русской живописи сделал пейзаж портретом. Не в смысле того, что наиболее точно (реалистически, как принято говорить в традиционном искусствознании) составлял визуальные протоколы той или иной местности, а в смысле, что проявлял в природных формах сложнейший ландшафт души человеческой, глаза которой -- небо. И лучшие картины Саврасова -- это фиксация движений души, ее состояние в разные периоды жизни. Потому названия полотен («Ночка», «У ворот монастыря», «Летний пейзаж. Солнце», «Весна», «Распутица», «Сельский вид») не имеют никого значения. Запоминаются не названия, а, как после посещения симфонического концерта, цвета эмоций. Можно сказать, мир русского реалиста Алексея Кондратьевича Саврасова абстрактнее готовых формул абстракционизма. Он контактирует с самыми тонкими нервными окончаниями, теми эмоциями, что не конвертируются в понятийную номенклатуру, а остаются на уровне предощущений, дознания (как и в музыке, как и в великих психологических романах Достоевского).

Выставка сделана превосходно (честь и хвала организатору, автору серьезнейшей статьи в прекрасном каталоге, ведущему научному сотруднику ГТГ Владимиру Петрову, отобравшему на нее самое достойное из огромного и разнокачественного наследия Саврасова). Она помогает воочию убедиться в том, что пейзаже-портреты («автопортреты») Саврасова возникли как продолжение великого романтического проекта, усвоенного художником со времени учебы в Московском училище живописи и ваяния у Карла Рабуса (1800--1857), увлечения живописью Александра Иванова (именно Саврасов привез из Петербурга в Москву "Явление Христа народу" и эскизы к нему), а также увлечения теорией Гете о «солнцевидном» глазе -- неразрывной связи цвета и душевной жизни человека.

Когда говорят, что Саврасов-де упивался ущербностью русских видов, распутицами и гнильем болотным, -- все это чушь. А слабо вспомнить, что изображал на своих картинах любимый Гете голландский художник XVII столетия, один из первых пейзаже-портретистов в мире Якоб ван Рейсдаль? Все чаще чащи мрачные да болота и кладбища средь бурелома. Ему совершенно неважна была красивость выбранной натуры (кто ее поклонник, тому лучше примкнуть к компании возрожденцев «высокого» салонного стиля). Ему важна была красота, которую он искал в эманации света, улавливании энергии воздуха, влажного неба как сущности дыхания души. Вот этому дыханию души искал адекватное зрительное воплощение и Саврасов. И тем был схож с мастерами барбизонской школы, английскими пейзажистами и, конечно, Рейсдалем. Российский пейзаж для него просто та среда, где дыхание ничем не стеснено. Оно естественно. И главным становился поиск (от картины к картине, от пейзажа к пейзажу) того состояния атмосферы, той взвеси световоздушной, в которой просветление души окажется абсолютно тождественным преображению природы. Полное совпадение произошло и в «Грачах» 1871 года, и в «Зимнем дворике» 70-х годов, в десятке волжских пейзажей, в потрясающей графике восьмидесятых годов.

Беда в том, что создание пейзаже-портретов требует невероятной траты психической энергии. Судьба Алексея Кондратьевича и его наследства сложилась драматически. Удары он принял (в том числе смерть нескольких детей, разрыв с семьей, увольнение из училища, где преподавал много лет). Но принял так, как герой романа Достоевского, с покорностью блаженного. По признанию Коровину, «полюбил горе... полюбил унижение». Пил последние десятилетия жизни. Рисовал абы как, за порцию горячительного. Потому и бытует на нынешнем артрынке хамское разделение регулярно всплывающих то тут, то там работ мастера на «Саврасов трезвый» и «Саврасов пьяный».

Однако секреты психологии пейзаже-портрета Алексея Саврасова оказались способны понять и принять как минимум три русских художника: пролетевший, как комета, обжигающе талантливый Федор Васильев, ученик Саврасова Исаак Левитан и московский концептуалист Эрик Булатов.

Олег Павлов: Музей Саврасова и потомков принят на военную охрану

Олег Борисович Павлов -- прямой потомок (правнук) Саврасова, художник, исследователь и педагог, четверть века преподающий в Суриковском институте. Имея богатейший фамильный архив, долгие годы боролся за организацию музея прадеда. Только в нынешнем году оформил соглашение об организации музея с... Культурным центром вооруженных сил им. М.В. Фрунзе. 9 декабря в центре откроется первая экспозиция музея. О необычном выборе места музея и переданном архиве Олег ПАВЛОВ рассказал Сергею ХАЧАТУРОВУ.

-- Какие экспонаты составят основу Музея Саврасова и его потомков?

-- Во-первых, подлинные рисунки Алексея Кондратьевича, в том числе учебные работы, созданные в процессе художественного образования своих дочерей. К тому же у меня собран большой эпистолярный архив художника, его переписка с братом первой жены, основателем кафедры истории искусства МГУ Карлом Герцем. Зятем Саврасова был выдающийся русский фотограф начала XX века Петр Павлов, мой дедушка. Вместе с братом Ефимом Петр Павлов создал фотолетопись столицы рубежа веков, запечатлел весь, как бы сейчас сказали, литературно-художественный бомонд Российской империи, от старого МХТ до фотопортретов самого Саврасова. Фотоархив Павлова -- тоже немалая часть моей коллекции. Кроме того, памятником своей эпохи являются философские труды и рисунки моего отца, Бориса Павлова -- агронома по профессии, естествоиспытателя и философа-космиста, близкого к идеям Циолковского, Чижевского. Ну и мои работы...

-- На пути создания Музея Саврасова и его потомков вам, вероятно, пришлось преодолеть немалые трудности?

-- Я давно хотел передать городу имеющийся у меня немалый архив семьи Саврасова, его потомков. Третьяковская галерея отнеслась сочувственно, однако сразу предупредила об отсутствии помещений для постоянного размещения музея. С просьбой о помещении я обращался к Лужкову. В мэрии помогать немножко пытались, но ничего из этого не вышло. Обращался к Илье Глазунову, чья академия размещена в доме бывшего Московского училища живописи, ваяния и зодчества, в котором учился и преподавал Саврасов. Глазунов сперва принял с распростертыми объятиями, обнадежил. Прошло три года. Дальше разговоров дело с места не двинулось. Я почувствовал, что Глазунову не хочется иметь рядом Саврасова. Его помощники идею создания Музея Саврасова при академии тоже не поддержали. Сказали: «У вас нет подлинников, а у нас -- охраны».

-- Как возникла идея передать ваш архив в Культурный центр вооруженных сил?

-- В прошлом году в здании центра, бывшем в XVIII веке загородной усадьбой графа Владимира Салтыкова, открыли передвижную выставку работ моего отца, работавшего в наивном сказочном стиле художника-самоучки. Я был на вернисаже. Узнал об этом здании много интересного. В 1802 году в усадьбе Салтыковых создается Училище ордена Святой Екатерины -- Екатерининский институт благородных девиц. В нем училась моя матушка. С 1925 года здание передается Военному ведомству под Центральный дом Красной армии (ныне -- Культурный центр вооруженных сил) имени М.В. Фрунзе. В бывший дом Салтыковых стали привозить офицерские коллекции, и в залах центра можно видеть отличные образцы русской живописи XIX века, в том числе полотна Саврасова. К тому же я вспомнил, что в далеком 1940 году в этом самом ЦДКА я в качестве ученика Студии имени Грекова участвовал в первой своей выставке. Мы поговорили с дирекцией центра, и они предложили мне помещения для Музея семьи Саврасова и его потомков. Недавно мой архив, включая даже мебель, туда переехал.