Эти истории записывались в Андижане в течение двух недель начиная с 16 мая. Местные жители еще пребывали в шоке от пережитого, многие из них не успели похоронить своих близких -- их тела просто невозможно было найти.

Корреспондент информационного агентства «Фергана.ру» Алексей Волосевич, очевидец событий 13 мая в Андижане, обходил дома, где оплакивали убитых, опрашивал их родственников, друзей и соседей. Получилось 25 рассказов. Они не требуют комментариев. Кроме одного: большинство приведенных ниже имен изменены, также как номерки на трупах, по соображениям безопасности, поскольку у тех, кто осмелился встречаться с журналистами, нет сомнений, как отреагируют на это узбекские власти.

За недостатком места мы публикуем с небольшими сокращениями лишь часть записанных Алексеем Волосевичем историй. Полностью их можно прочесть по адресу www.ferghana.ru

Мертвых мы находим так. Заходим в любую махаллю и спрашиваем: «Где тут у вас убитые?» И нам говорят: «Вот здесь, за углом, или на соседней улице, или через переулок». Расстояние от одного дома, в котором есть убитый, до другого измеряется сотней-другой метров. А несколько раз нам встречались улицы, где убитые жили в соседних домах. И там тоже стояли скамейки, накрытые цветными одеялами, а семьи принимали соболезнования.

Бахтиер, 1986 года рождения

Мы разговариваем с его матерью и родственниками в тесном маленьком дворике. Обстановка очень бедная. Мать то плачет, то смеется, говоря о сыне. «У него день рождения 15 мая должен был быть -- он всего два дня не дожил до восемнадцати лет», -- говорит она. Ее зовут Нигора, она домохозяйка, 1956 года рождения. У нее шесть детей, вместе с Бахтиером было два сына. Он был пятый ребенок в семье. Второй сын на год его старше. Бахтиер подрабатывал, занимался ремонтом квартир, на базаре тележки толкал. Отца нет, мать с ним в разводе, и вся большая семья жила на то, что зарабатывали Бахтиер и его брат. Два подростка обеспечивали семью. В день Бахтиер с братом зарабатывали по два-три доллара, поскольку это частная работа, сдельная. Пенсию мать не получает, а выплаты за многодетность сейчас отменили. В этом же доме живет вся их большая семья: тетя и племянницы -- две маленькие девочки. Здесь три комнаты и одна веранда. Единственный водопроводный кран во дворе приходится на четырнадцать семей. И на всех один общий деревянный туалет. Так живет половина Андижана.

«В ночь на 13 мая в девять-десять часов стрельба начиналась. Люди выходили во двор, смотрели на небо и думали, что салют. Но 12 мая какой может быть салют? -- говорит мать. -- Ночью была стрельба -- и автоматные очереди, и пулеметные, и БТР стрелял. Утром Бахтиер вышел с другом, и они пошли куда-то. Потом он вернулся, пообедал и снова ушел. И больше не вернулся. А 14-го пришли его друзья, брату сказали, что возле хокимията (здание областной администрации) под памятником он лежит. Брат тряпку откинул и говорит: это не он. Все в крови, месиво, а потом по кроссовкам его узнал. В два часа брат его домой привез. Его обмыли и тут же похоронили на кладбище Писта-Мазар. Там уже была одна свежая могила».

«Он даже в мечеть не ходил, намаз не читал, -- говорит мать. -- Он с утра до вечера работал -- обеспечивать семью надо было».

Брат: «Солдаты гражданских убивали. У Бахтиера два выстрела было -- один в сердце, другой под сердце».

Мать: «Сказали, что мирных жителей трогать не будут, -- при чем они здесь? А сколько подростков погибло!» Говорит, хотела бы, чтобы те, кто стрелял в ее сына, были наказаны.

Толиб, 1972 года рождения

Он жил на улице Первого Мая. Так называется эта махалля -- квартал традиционной застройки: узкие тесные улочки, глухие дувалы -- глинобитные заборы. У Толиба осталось трое детей. Самому младшему шесть месяцев. Это мальчик, его зовут Рахматулло.

Рассказывает сосед убитого, плотник-мебельщик. «Военные стреляли во все, что движется (уже было темно). Толиб вышел проведать своего деда, который жил в соседнем доме. Проведал его и пошел назад, и там на углу его застрелили. Он лежал и кричал «помогите». Его дед хотел выйти, но ему по воротам дали очередь и приказали не выходить (если сейчас посмотрите -- там дырки в воротах от пуль). В Толиба попало две пули -- в живот и в ногу. Если кто-нибудь помог бы ему, он, возможно, остался бы жить. А на следующий день на кладбище не принимали его хоронить, говорят: «Через экспертизу в морге -- потом хоронить можно». Там справку дают. Мы забрали труп и поехали туда. А в морге спросили: откуда принесли и так далее. Я сказал: около дома солдаты застрелили. Потом один какой-то сержант, милиционер, сказал: «Иди-ка сюда». В какой-то кабинет завел. Там четверо или пятеро меня избили. Сказали: «Не говори так. Скажи, что террористы стреляли». Я сказал: «Извиняюсь». Что я мог еще сказать?» На лице моего собеседника следы побоев.

А вот что рассказал другой сосед убитого, не пожелавший назвать своего имени: «Там на дороге женщины валялись, дети. Нет их трупов, исчезли неизвестно куда. Я своими глазами видел грузовики. Вы же здесь были, видели лужи крови, мозги, тапочки? Не террористы -- обычные люди с митинга вернулись, и их обстреляли...»

Ахмад, 1961 года рождения

Ахмад жил в махалле. Рассказывает отец его жены.

«В ту ночь на 13-е (когда тюрьму штурмовали) его разбудил друг, сосед и бывший одноклассник Зикрилло и сообщил радостную весть -- у него родился внук (у Зикрилло). Это было в два часа ночи. В роддоме лежала жена его сына, и она родила мальчика. Они быстро приготовили ей пищу (молочный суп) и поехали к роддому. Ахмад работал таксистом и арендовал машину. По пути к роддому есть улица Ашурова. Там расположена воинская часть. Прямо напротив воинской части машину остановили солдаты и стали по ней стрелять, Зикрилло Аюпов и Ахмад погибли. Они были ровесники, в одном классе учились».

«Я целый день искал их, и кто-то сказал, что там стоит машина, и я поехал туда. Я нашел машину, мой зять, говорю. Солдаты говорят: нет, это зэки из тюрьмы убегали. А они одеты были в домашнюю одежду. Я подошел -- даже не узнал его, больше ста пуль в них обоих попало. Машина вся дырявая была. Видно было, что солдаты остановили ее, и когда она заехала на обочину, открыли огонь. Солдаты говорили (если точно, то офицеры), что он хотел убежать, но даже дураку все ясно. Марка и номер машины -- «Тико» 17G72-62. Машина на аренде. В тот день тела мне не отдали -- потребовали бумагу от прокурора, и они два дня лежали в машине, которая стояла возле воинской части. Ждали прокурора и судмедэксперта. На следующий день они появились, сфотографировали, собрали на дороге около шестидесяти гильз. А в машину еще больше пуль попало. В морг их увезли. Я сам их грузил, а из морга их нам выдали. Похоронили их рядом, на кладбище Айша-Хонум. В тот день там похоронили шесть человек. Детей и женщин вообще не видать. Их не хоронят -- говорят, что их куда-то забрали и закопали».

Акмалжон Мамаризаев, 32 года

Рассказывает его отец: «У него болело горло. Спазм горла. Он не мог глотать и вечером вышел за лекарством. И погиб. Шальная пуля... Мне об этом соседи сказали... Извините, у меня такое состояние, что я больше ничего не могу говорить»...

Хамдам, 17 лет

Мать: «Молодой мой ребенок...» (плачет)

Отец: «Все милиционеры говорят: «Кто «война» скажет -- посажу». Он футболист был. У него много друзей было. Он магнитофоны, мебель чинил. Еще он сидел в маленьком магазинчике, продавал жвачку и т.д.».

Сосед: «Он был очень спокойный. Мы все в пятницу идем молитву читать. Там я его последний раз и видел. Он пошел на Сай проведать родственников, которые там живут. И там возле 15-й школы и погиб».

Мать: «Сигареты не курил, не пил...»

Сосед: «После намаза мы его не видели».

Отец: «Я сам видел в морге маленького ребенка без руки. Примерно девятимесячного».

Сосед: «Когда они с площади уходили, солдаты окружили их и расстреляли. Ни одного не оставили. И он тоже погиб».

Сбоку живота у погибшего парня, по словам родителей, была большая дыра. Возможно, попали из крупнокалиберного пулемета (БТР). Номерок, который привязали в морге к его ноге, 277, весь окровавленный.

Данияр, 1983 года рождения

Рассказывает его отец. Он сидит в своем дворе на скамейке, накрытой цветным одеялом. На нем траурная одежда -- черный чапан и тюбетейка. На лице многодневная щетина, глаза запали.

«12-го числа вечером эти ваххабиты начали. Ваххабиты, акромисты -- мне все равно. Мой сын просто зрителем был, любопытствующим. Он на митинг пошел. В него две пули попали -- одна в грудь, одна в рот. И полголовы снесло. Это было недалеко от кинотеатра «Чулпон». В тот день он не пришел, но мы не думали, что так получится. В субботу я в морге был. Там нашли. Номер в морге -- 305. Но справку (свидетельство о смерти, там тоже этот номер стоит) я позавчера сдал в махаллинский комитет (орган местного самоуправления. -- Ред.). Он был хороший, трудолюбивый. Но работы нету. Всего у меня трое детей было. Остались сын и дочь. А он был средний».

Паспорт погибшего у отца забрали в морге. И вышло так, что никаких документов от сына не осталось -- как будто человек и не существовал.

Акрамжон, 1977 года рождения

Перед моими глазами «врачебное свидетельство о смерти» за номером 284, выданное на имя Б.....ва Акрама. Дата выдачи -- 14 мая 2005 года.

Пункты врачебного свидетельства напечатаны по-русски: Пункт 9 (следуют варианты ответов): смерть последовала: в стационаре -- 1, дома -- 2, в др. месте -- 3 (подчеркнуть). Ручкой вписано -- «с улицы». Следующий пункт: непосредственная причина смерти. Вписано: «огнестрельно-пулевое ранение грудной клетки и в живот с повреждением внутренних органов». "Я, врач Зухриддинова С.Н.»

Акрамжон был третий по счету сын в семье. Он шил ботинки, работал дома как частный мастер. У него осталось трое детей. (Одна комната в доме завалена аккуратно сшитой обувью, которой полны узбекские базары. Туфли черные, коричневые, бежевые. Большая их часть уже расфасована по стоящим рядами картонным коробкам.)

Жена -- учитель математики. Ее зовут Махфура, ей 28 лет. У убитого остались три дочки -- старшей шесть лет, младшей шесть месяцев.

Мать: «Отец железнодорожник, он тридцать пять лет в депо на железной дороге работал. Наших двух сыновей год назад по делу акромистов арестовали (в числе двадцати трех человек). И никто не знает, где они сейчас. И эти люди вчера пришли и спросили: «Где они?» А он же не знает -- никто не знает, где они. И где теперь отец, тоже неизвестно.

Троих детей нет, что будем делать? Их называют террористами... Террористами называют моих сыновей -- они даже мухи никогда не обижали. Честные, грамотные... Какая это демократия, какая независимость?»

Соседка: «Они активной семьей были. Все обувью занимались. Вот это вся их вина...»

И добавляет: «Они нуждающимся, детдомовским помощь оказывали. Один русский на улице умер, так они за свой счет его похоронили...»

Шерзод, 20 лет

Он жил в доме типа общежития -- четырехэтажка, общий коридор тянется вдоль балкона. Квартиры в таких домах в советское время давали рабочим больших предприятий. Соседи показывают, где живет семья убитого. 12 августа Шерзоду исполнился бы 21 год.

Рассказывает его мать: «Нас за это не перебьют? Где гарантия -- у нас же еще трое детей...» Показывает фотографии сына и начинает рыдать: «Фотографировался, фотографировался с друзьями...»

«Мой другой сын на работе. Они с младшим обувь шьют. Частная фирма. Младший помогает ему после школы. Шерзод хотел учиться на шофера, но не получилось, и он временно работал на Тахта-базаре -- доски таскал, подрабатывал. Работы же нет -- он временно работал. Утром рано мы проснулись -- там были слышны выстрелы. Я их никуда не выпускала, но они же большие уже -- не привяжешь. Он сидел и слушал музыку, он очень музыку любил, у него столько дисков... И попросил, чтобы я погромче сделала. Я еще ему сказала: сынок, не надо громко музыку -- там выстрелы, может, кто-то умер, кого-то убили. Может, у кого-то траур, а у нас музыка громко будет играть. Я вышла на улицу, а он дома остался -- это было где-то в три-четыре часа дня, 13 мая. Потом я домой зашла -- ключ на месте. Кто знал, что так получится? Он же молодой, я думала, что он с друзьями сидит, музыку слушает. Мы его всю ночь прождали, никуда не выходили, утром ходили искать, а на следующий день привезли из морга. И в воскресенье похоронили. На кладбище Бува-таваккал. Справку на кладбище оставили. У него было ранение в голову. Холодильников в морге нет. Там все на земле лежали -- триста пятьдесят человек, а чтобы они не запахли, их разрезали и внутренности удалили».

Говорит о проспекте Чулпон, на следующее утро после расстрела: «Женские тапочки там лежали, а женщин не было». «Эти ребята, они никогда такого митинга не видели -- им интересно же все -- они пошли посмотреть».

Один из присутствующих говорит: «С Чулпона людей на «КамАЗах» вывезли, а шоферов ликвидировали».

Ахмадов Одилжон. В июне ему исполнилось бы 43 года

Он жил в районе города, который называется Джалабек. Рассказывает старший брат убитого Арипжан.

«Брат работал врачом на «скорой помощи», вместе с ним погибли еще два человека. Мой брат работал в филиале скорой помощи в Боги-Шамоле. 13-го числа он вышел на работу, а 14 мая должен был вернуться. Он должен был отдежурить сутки. Мы думаем: что-то долго его нет. И мы поехали на центральную станцию скорой помощи. Там нам сказали, что вчера на них совершено нападение и они убиты. Там они еще, на месте происшествия. Их было четверо, из них трое убиты, в том числе мой брат. Но в тот район нас не пустили -- сказали, что там продолжается стрельба. Они сами доставили их тела в областную больницу и отдали нам после вскрытия. Врачебное свидетельство о смерти мы сдали в загс, и паспорт тоже там оставили. Номер врачебного свидетельства о смерти -- 22. Они не сказали нам точное время, когда он погиб, но вывезли его на следующий день в два часа. Раньше эта улица называлась Наманганская (где он погиб), а теперь Университетская. У него остались жена и трое детей. Старшая девочка в Ташкенте учится, а два мальчика учатся в школе. Всего нас в семье было четверо сыновей. Он был следующий после меня. Это настоящее преступление -- стрелять в «скорую помощь». Раньше я никогда об этом не слышал. Сколько в машине было дырок, я не считал -- не до этого было мне».

Саидхон, 1972 года рождения

У него осталась жена и трое детей. Жена -- домохозяйка. Погибший был плотник-мебельщик. В этой махалле, расположенной в нескольких сотнях метров от кинотеатра «Чулпон», живут в основном ремесленники. Саидхон работал дома, собирал мебель. Он погиб 13 мая. По словам родственников, вечером он вышел на улицу -- то ли за сигаретами, то ли просто пообщаться с друзьями. А когда возвращался, уже началась стрельба, и люди боялись выйти на улицу. В полпятого утра его нашли. Соседи сказали, что он на улице лежит. Мужчины его подобрали и принесли в дом. Он был убит на тихой улочке в 20--25 метрах от своего дома. Пуля попала в печень.

«Сердце мое не выдерживает», -- тихо произносит мать Саидхона.

Из заметок автора

Все эти события в городе называют «войной»: «Это еще до войны было». «После войны все подорожало...»

* * *

Недалеко от кинотеатра «Чулпон», в махалле, подхожу к трем мужчинам, одетым в традиционную траурную одежду -- чапаны, кушаки, тюбетейки. Завожу с ними разговор и вдруг вижу, что от страха у одного из них начинают дрожать губы. «Здесь один дал интервью журналистам на соседней улице -- на следующий день его застрелили...»

* * *

Вот что сегодня сказал нам таксист: «Точной правды никто не узнает -- власти все скрывают. Правда -- это то, что солдаты стреляли в народ. Они еще контрольный выстрел делали. Убитых не меньше тысячи, но их вывезли на грузовиках и закопали. Со временем правда выйдет, но сегодня, по-моему, нет».

* * *

Фотографируем отметины от пуль на стене магазина. К нам подъезжает человек на велосипеде, сначала смотрит, затем еле слышно говорит: «Под суд надо Каримова...»

* * *

Многие нам говорили, что тела убитых тайно захоронили в поселке Боги-Шамол, недалеко от Андижана. В течение одного дня об этом сказали трое. Они имели в виду, что исчезнувшие тела женщин, детей и сильно изуродованные трупы власти захоронили именно там.

Большая удача -- мы встретили человека, который подтвердил, что захоронение там по крайней мере готовилось. Это был дворник. Нам удалось его разговорить, и он на условиях анонимности сообщил, что через несколько дней после расстрела на улице Чулпон около пятидесяти дворников мобилизовали для срочной работы. Их привезли в Боги-Шамол и там на холмах, за местным кладбищем они несколько часов рыли могилы. Большинство могил к этому времени были уже готовы, поэтому они вырыли только несколько и углубили уже готовые. Могилы они готовили такие -- два метра на метр и метр десять сантиметров глубиной. По его словам, всего их было около двадцати. Но сколько человек хоронили в каждой такой могиле, и хоронили ли вообще, он не знает, поскольку вскоре поступила команда им уезжать. Он был в шоке, и, по словам его сына, два дня беспробудно пил.

* * *

Едем в Боги-Шамол. Почти доехали, вдруг наталкиваемся на блокпост. Душа уходит в пятки. Ну, думаю, сейчас поймают и вышлют из Ферганской долины, а аппаратуру и фотопленки отберут. Но бог миловал, проскочили. «Четыре дня назад этот блокпост поставили», -- говорит таксист. Подъезжаем к кладбищу -- оно уже за этим поселком Боги-Шамол. Дорога перегорожена бетонными блоками. Выясняется, что их тоже положили здесь четыре дня назад.

Само кладбище небольшое, видно девять свежих могил. А дальше метрах в ста пятидесяти виднеется раскопанная земля. Подходим к этому месту и видим, что это и есть искомое захоронение. Могилы здесь рыли широкие, на два человека. Из рыхлой земли торчат мраморные столбики с номерками. Несколько могил пусты. Из одних уже кого-то достали (нашли родственники), а в три или четыре еще никого не закапывали. Захоронений, где в данный момент кто-то покоится, сорок пять. И повсюду разбросаны белые резиновые перчатки -- такие выдают работникам морга.

* * *

Мы нашли еще одного очевидца расстрела на проспекте Чулпон. По-русски он говорит плохо, поэтому его свидетельство пересказываю своими словами. Народ двумя большими толпами уходил с площади, когда там шла стрельба. Первая толпа была где-то две тысячи человек. А сзади, в нескольких сотнях метров от нее шла толпа примерно в 700 человек. В первой толпе были и мятежники, оставившие хокимият. Перед собой они вели пленных -- прокурора и так далее, всего около 15 человек. Но впереди их поджидали два или три бэтээра и лежали на земле солдаты. И вдруг они открыли убийственный огонь по всей толпе и в течение нескольких минут полностью скосили первую толпу, целиком. И из них никто не остался живой. «Я шел сзади, в задних рядах, вдруг смотрю -- впереди меня все уже на земле валяются, а я стою в первом ряду...» А вторая толпа разбежалась по улочкам.

* * *

На проспекте Чулпон несколько зданий быстро подштукатурили и выкрасили в зеленый и желтый цвет. Летнюю кухню, которая целиком была издырявлена пулями и реставрации не подлежала, снесли. Таким образом, следов побоища практически не осталось, и скоро в город можно будет смело пускать иностранных туристов и журналистов.