Одна из самых экстравагантных дам в мире, художница Орлан в Литературном музее А.С. Пушкина провела свой мастер-класс. На экране показывали кадры кинохроники. Люди в белых халатах. Мадам Орлан -- на операционном столе. Лицо крупным планом. Люди в белых халатах медленно режут вдоль верхнюю губу. Они похожи на кулинаров, колдующих над очень изысканным гастрономическим шедевром. Течет кровь. Бинты. Повязки. Жуткие шрамы. Кто-то из посетителей мастер-класса направляется к выходу. Хлопает дверь -- негодующе и истерично. За кадром звучит голос мадам Орлан -- цитируются тексты любимого ею современного французского философа Мишеля Серра (Michel Serres). В частности, про то, что тело человека уподоблено образу Арлекина, персонажа, появившегося в результате гибридизации разных героев. Вены, мышцы, жилы, сосуды и кости -- узнаваемый пестрый и яркий костюм, краска, выдавленная из тюбика во время карнавальной вольницы. «Телесная смесь...перемешивает то, что умное знание анализирует». Эту фразу Мишеля Серра можно прочитать на показанной в финале документального фильма инсталляции Орлан: в рамочке белым по черному слова Мишеля Серра, а в центре запаянный в вакуумную упаковку клочок плоти Орлан, вырезанный во время операции. Картины из слов и плоти писались на древнееврейском, арабском и английском языках. Они приобретены крупнейшими музеями мира. Сам ход операций синхронно транслировался в залах нью-йоркского Музея Гуггенхайма, парижского Центра Помпиду.

Телесные метаморфозы занимали мадам Орлан давно. В бунташные шестидесятые она сделала серию фото с добавлением себе лишних рук и ног. Тело растет внутри себя, самоклонируется в момент исполнения ритуальных акробатических фигур. Их фоном становятся модные левацкие идеи -- антибуржуазные и феминистские. По мысли художницы, эмансипация женского тела предполагает преодоление стереотипов художественных и социальных. Орлан против подчиненной роли женщины, а потому за аборты и контрацептивы. И еще она против всяческого насилия. Во время мастер-класса Орлан призналась, что многие неверно считают ее мазохисткой. На деле она эпикуреец. Операции -- лишь малая часть ее творческой биографии, проводились с 1990 по 1993 год. Зондирование болевых порогов ей не интересно, потому во время операции ей вводили сильное обезболивающее, и она ничего не чувствовала, кроме приятного возбуждения.

Приехавшие на фотобиеннале работы Орлан -- последний по времени этап ее «теловедения». Операции изменили рельеф ее лица. На висках теперь белые гусеницы-имплантаты, губы стали блюдцем, кожа в рубцах от канатов-подтяжек -- чудо, как красиво! Исторические корни такой красоты Орлан пытается найти в первобытной и традиционной культуре. Потому с конца 90-х увлечена компьютерной самогибридизацией. То есть оцифровывает свое лицо на манер доколумбовых или африканских статуй и масок. В первобытных культурах канон красоты предполагал, например, деформацию черепной коробки младенца из знатного рода или искусственное косоглазие (посредством повешенного между глаз шарика). Жутковатыми браслетами африканские женщины-«жирафы» удлиняли шею. «Растили» рога, пилили зубы, на полметра выдвигали челюсти -- Джим Керри обзавидуется. Все эти ритуальные фигуры Орлан использует с немалой долей иронии: над древними культами, с одной стороны, стандартами красоты современного общества потребления -- с другой (кошмароподобное лицо-маска подает себя «в формате» фотомодели глянцевых журналов), виртуальной империей видеоигр -- с третьей.

Горе тем, кто будет относиться к мадам Орлан чересчур серьезно. Для таких вся ее шоковая бутафория и предназначена. Депрессия и гнев не лучшие спутники жизни! Честнее было бы вписать творчество мадам в традицию пикантного и изощренного французского интеллектуализма постпросветительской эпохи. Все идеи, рожденные еще в XVIII веке парадоксальной философией «здравого смысла», отработаны ею безупречно. Первая: человек -- совершенный механизм, «машина». Его тело -- неплохо сконструированный аппарат, поддающийся сборке-разборке, замене деталей и перемонтажу. Вторая: вскружившая голову французам со времен Вольтера и Руссо наивная вера в совершенство экзотических, диких, не тронутых тлетворными пороками европейской цивилизации африканских и азиатских стран. Третья -- неколебимая для галла вера в поступательное развитие человечества. Тут уместно обратиться к текстам главного философского авторитета Орлан -- Мишеля Серра. Серр считает: в процессе эволюции какие-либо органы сознания или части тела теряют свою функцию. И благодаря прогрессу приобретают другие, более важные и совершенные. Когда ходили на четвереньках, рот использовали как руки, а руки как ноги. А когда поднялись на две ноги, все встало на свои места. Так же и с остальным. Эра электронных носителей информации освобождает нас от тяжкой обязанности все помнить. Появляется время для творчества, поиска сознанием и телом новых, неведанных им ранее функций. Да здравствует прогресс! Наконец четвертая, принципиальная для французских интеллектуалов идея -- идея жизни как игры, театра. Тут к месту и образ маски, и Арлекина, и цифровой самогибридизации как еще одного амплуа «человека играющего».