Всякий читатель эпопеи Джоан Роулинг знает: каждый следующий том толще и страшнее предыдущего. Пятый -- «Гарри Поттер и Орден Феникса» -- не исключение, но, пожалуй, именно в нем с особой четкостью проступает еще одна особенность саги о «мальчике, который спасся» -- неуклонное углубление проблематики, обусловленное взрослением героя. Так должно быть в принципе -- мир пятнадцатилетнего (вне зависимости от его пола, характера, среды, интеллекта и проч.) причудливее, опаснее и тревожнее, чем мир того же субъекта год, два, три тому назад. Так Роулинг старалась писать с самого начала, хотя качественное усложнение сюжета (а сюжет и есть плоть авторской «идеи») замерцало лишь в третьей книге, в четвертой заставило многих читателей (включая меня) пересмотреть отношение к поттериане как к коммерческой затее, а в пятой стало наглядным. Закономерно, что над этой -- поворотной -- книгой Роулинг работала особенно долго. Похоже, «Орден Феникса» дался ей не легче, чем Гарри Поттеру его новые приключения. Очередное противоборство с Волан-де-Мортом, равно как и первые экзамены («СОВ»), которые сдает курс Гарри, суть развернутые метафоры тех испытаний (моральных, психологических, мировоззренческих), сквозь которые с разным успехом проходим все мы в пору отроческой «ломки».

Не имея ни духу, ни возможности отследить все извивы писательской концепции и отдавая дань нумерологическим играм, выделю пять (том пятый, Гарри пятнадцатилетний) смысловых комплексов, к которым прикоснулись юные герои и разновозрастные читатели. Разумеется, деление условно, смыслы текучи, а проблемы пятнадцатилетних взаимосвязаны, но все же, удобства ради: «Одиночество», «Другие», «Смерть», «Школа», «Судьба».

Одиночество

Герой-избранник, каким является отмеченный шрамом Гарри, всегда одинок, и в первых четырех книгах этот мотив, разумеется, звучал. Однако до пятого тома одиночество, во-первых, одолевалось нерушимой (мелкие размолвки не в счет) дружбой с Гермионой и Роном, полным доверием к Дамблдору и душевным строем самого Гарри. Одиночество было «ситуативным», а не сущностным. В пятом томе иначе: с первых же страниц Гарри страшно раздражен на друзей и учителей, якобы бросивших его на произвол судьбы. Он постоянно рычит на искренне сочувствующих ему Гермиону и Рона, он болезненно задет отдалением Дамблдора (и не хочет вникать в его резоны), он не слушает добрых советов и верит только одному человеку -- столь же одинокому Сириусу. (Обреченность последнего из Блэков на бездейственный затвор в ненавистном ему родовом доме рифмуется с неизбежным пребыванием Гарри у Дурслей.) Смерть Сириуса, ринувшегося спасать Гарри, который в свою очередь ринулся спасать Сириуса (кто из них больше виноват в случившемся, вопрос неразрешимый) грозит превратить одиночество героя в тотальное: он худо слушает Дамблдора, ему трудно общаться с друзьями и Хагридом, он клянет самого себя (что не отменяет комплекса эгоцентрического избранничества). Следя за перепадами его настроений, не раз вспоминаешь слова Толстого о том, что отрочество -- это пустыня. Из которой, однако, можно выбраться. Тут-то мы и переходим к антитезису.

Другие

В «Ордене Феникса» Гарри постоянно сталкивается с элементарной и ошеломляющей проблемой: люди -- разные. И не равны себе. Деление на магов и маглов колеблется и беглой шуткой колдуньи Тонкс (Дурсли -- чистюли, а ее папаша, природный магл, -- редкий неряха, значит, неволшебники вовсе не мазаны одним миром), и ключевыми пунктами общего сюжета. Защитить Гарри от Темного Лорда могут только материнские чары -- поэтому он должен хоть какое-то время жить в доме тетки, сестры матери. Тетка -- противная, глупая, пошлая, но она когда-то согласилась взять «ненормального» племянника в дом и не позволила мужу выгнать Гарри в момент опасности, угрожающей и самим Дурслям. Заметим, что чуть раньше Гарри спас от дементоров ненавистного кузена.

Значит, семья -- это всегда хорошо? Увы, нет. Проклятие Сириуса растет из его связи с родом, причем равно важно и то, что он своих «черных» предков всей душой ненавидит, и то, что он тоже «черный», Блэк. Отсюда его презрение к домашнему эльфу Кикимеру, от которого Сириуса предостерегала не только простодушная Гермиона, но и сам Дамблдор и которое в итоге привело «хозяина» к гибели. Не менее важна вражда Сириуса со Снеггом, над которым Джеймс Поттер некогда измывался, и для того, чтобы потешить скучающего друга-аристократа. Кикимера, по слову Дамблдора, сделали Кикимером волшебники (включая Сириуса). А лучшие из лучших (старший Поттер, Сириус, не умевший останавливать друзей Люпин) сделали Снегга Снеггом: толкнули его к Темному Лорду (уверен, что этот мотив возникнет в последних книгах), заложили ему в душу неприязнь к Гарри, косвенно обусловили провал задумки Дамблдора (Снегг не смог научить Гарри защищать свое сознание от Волан-де-Морта, что и привело к смерти Сириуса). Зло проникает и в добрые сердца, и в идеальные семьи -- Перси Уизли предает свой дом. (Большая семья не обходится без «урода»; классический пример -- Вера Ростова в «Войне и мире».)

Лишь напомним об особых судьбах домовых эльфов, великанов и кентавров, что хотят жить по-своему, и обратимся к «другим» иного рода. Членам «Ордена Феникса» приходится вести борьбу не только с воинством Темного Лорда, но и с трусливыми, лживыми идиотами из Министерства магии. Они не приспешники темных сил, они просто своекорыстные мерзавцы, от чего никому не легче. И это касается не только мира волшебников.

И последний поворот темы: Гарри узнает, что не одному ему может быть больно, что не он один одинок, что не только он знаком со смертью. Невидимых жутких коней -- фестралов -- наряду с Гарри видят хипповатая чудачка Полумна и смешной Невилл Долгопупс. Похоже, этим персонажам в дальнейшем повествовании отведены важные места -- они, как и Гарри, пережили смерть близких.

Смерть

О смерти родителей Гарри знал всегда. В четвертом томе он видел конец Седрика. И все же лишь в «Ордене Феникса» смерть стала смертью вполне. Страшно, что погибает Сириус, который был для Гарри дороже давно погибших родителей и всех друзей (тут-то и обретает смысл слово «крестный», казалось бы, чужое миру колдунов). Страшно, что смерть необратима (разговор с призраком, что когда-то «побоялся» умереть, а потому влачит полусуществование). Страшно, что это не последняя смерть: печать обреченности видна на лице профессора Снегга, и, быть может, для Гарри гибель его «врага» станет не меньшим ударом, чем уход Сириуса. Страшно, что о смерти нельзя забыть.

Но в этом и спасение. Дамблдор, столкнувшись с яростью Гарри после гибели крестного, видит в ней не дурь и истерику, не свидетельство о принадлежности к избранным, но знак человечности героя -- его способности любить. Тот же Дамблдор говорит Волан-де-Морту (для него -- по-прежнему просто Тому), что есть вещи пострашнее смерти, и отказывается убить его, пожертвовав Гарри. Страшна потеря человеческой (живой) сути, того, что мы зовем душой. А расставание с ушедшими не навсегда -- об этом говорит Гарри «полоумная» Полумна. Кого мы любим, живы -- как живы для Невилла его сошедшие с ума от пыток родители.

Школа

Уж тут, кажется, ничего нового быть не может. Вся поттериана о школе, вроде, и замышлялась для того, чтобы объяснить детишкам, как полезно и интересно учиться (хотя временами и муторно). Ну и устойчивая метафора «романа воспитания» школа -- жизнь тоже не новость. Заковыка в том, что Хогвартс не только «пространство посвящения», Хогвартс -- просто Школа, хотя и с большой буквы. Что понимаешь именно в пятом томе, где Школу стараются изменить, сломать, превратить в учреждение. Ложь министерства (играющая на руку Темному Лорду) неотрывна от министерских же потуг по изничтожению Школы. Не в том дело, что министр Фадж видит в Дамблдоре конкурента (хотя это и глупость), -- дело в том, что он (и не он один, и не только в мире Роулинг) хочет подчинить Школу Власти. Дамблдору (самому великому из волшебников) власть не нужна (министром когда-нибудь станет не он, а симпатичный, но вовсе не гениальный папаша Уизли), потому что Дамблдор знает: Школа (культура, традиция) важнее Власти, Школа, а не Власть спасает мир от хаоса, Школа учит не только заклинаниям и трансфигурациям, но и человечности, ответственности, уважению к другому, мужеству, любви. Поэтому гнусному Малфою (и другим детям «пожирателей смерти») нельзя засчитывать преступления их отцов. Поэтому очень мало кто из воспитанников Хогвартса может (и хочет) достигнуть высшего -- стать Профессором. (Гарри и его друзья о такой карьере не думают. Не закончивший школы Хагрид учителем стал. А блестящие колдуны Фред и Джордж Уизли бросили Хогвартс не доучившись -- то, что им нужно, они уже взяли, а мракоборцами, целителями, дрессировщиками драконов или банкирами быть не хотят. Люди -- разные.) Поэтому профессора Хогвартса похожи на монахов: у них нет семей и «своих» детей, есть только служение. Поэтому директор Хогвартса мудрее, сильнее и добрее всех прочих персонажей поттерианы -- иным он быть не может. И поэтому же Дамблдор способен признавать ошибки (у остальных персонажей раскаяние обрастает оговорками) и неполноту своего знания. О чем он и толкует Гарри «после всего».

Судьба

В частности, Дамблдор оставляет толику сомнений: а Гарри ли избран победить Волан-де-Морта? Да, Темный Лорд отметил его шрамом, но всегда ли справедлива логика зла? Пророчество, которым хотел завладеть Враг, разбилось -- выронил его Невилл Долгопупс. Тот самый, что подходит под прорицания так же, как Гарри. Тот самый, что, не обладая выраженными достоинствами, от тома к тому неизменно являет мужество и честь. Тот самый, кто хранит верность безумным (есть вещи хуже смерти!) родителям. Наконец, тот самый, кого загадочная Полумна встречает многозначительной сентенцией: «А кто ты такой, я не знаю».

В конце пятого тома Гарри задыхается от неизбежной, как ему кажется, альтернативы: убить или быть убитым. Но ведь выиграла команда Гриффиндора решающий матч без Гарри. И если героем-победителем в итоге окажется «другой», это не уменьшит ни душевной высоты Гарри Поттера, ни тяжести перенесенных им (и грядущих!) испытаний, ни нашей любви к «мальчику, который спасся». Как и к остальным персонажам -- взрослым и юным -- Джоан Роулинг.

А вообще-то проблемы не кончаются ни в пятнадцать лет (последняя, светлая и веселая, глава книги снабжена горьким названием -- «Вторая война начинается»), ни на пороге восемнадцатилетия, когда курс Гарри покинет Хогвартс, а сюжетная мозаика замкнется и в последний раз вспыхнет слово, которое писательница заранее назначила кодой, -- «шрам».