Охад Нахарин -- более режиссер, чем хореограф, и более психоаналитик, чем режиссер. Европейскую известность он завоевал лет двадцать назад -- тогда учившегося в Штатах и там понемногу танцевавшего израильтянина пригласил на постановку в знаменитый NDT (Нидерландский театр танца) Иржи Килиан. После этого Нахарин сочинял спектакли по всему миру (в одном NDT более десяти) и в 1990-м был приглашен возглавить главный израильский театр танца -- вот этот самый, что приезжал к нам на пару дней.

"Батшева" назван в честь своей основательницы -- деньги на затею сорок лет назад дала баронесса Вирсавия (Батшева -- на иврите) де Ротшильд. Она же пригласила руководить театром Марту Грэм; та проработала в театре недолго, но уровень был задан -- "мы берем только лучших". Ну вот теперь уже десять с лишним лет -- Нахарин.

Только получив театр, он поставил "Анафазу" -- и она стала знаменем, визитной карточкой, фирменным продуктом театра, поставляемым на гастроли во все страны мира. И к нам привезли именно этот "биологический" спектакль (анафаза -- третья стадия деления растительной и животной клетки, сообщает словарь).

"Анафаза" собрана из клочков, из эпизодов, каждый из которых обладает собственным ритмом и собственным направлением движения. Поначалу кажется -- хаос, бульканье точек под микроскопом; потом выстраивается некоторый ритмический порядок. Эпизоды буйного клокотания (все артисты сидят на стульях -- резко приподнимаются -- прогибаются назад чуть не в "мостик" -- падают на колени перед стулом -- снова садятся) сменяются фрагментами совершенно медитативными (из левого ближнего угла сцены выходит длиннющая колонна -- все танцовщики, выстроившиеся чередой, -- и, переступая маленькими шагами, движется к правому дальнему углу; в руках у танцовщиков при этом пустые пластиковые бутыли; шаг -- удар двух бутылей друг о друга -- еще шаг -- возникновение какого-то африканского, колдовского, шаманского ритма).

Но лучшие фрагменты спектакля с танцами почти не связаны. Нахарин использует свое шоу как один очень известный гастролер, посетивший Москву в 20-е годы прошлого века -- для того, чтобы взглянуть на местных жителей. Спектакль останавливается. Всех просят встать. А далее -- разрешают сесть тем, кто верит в реинкарнацию. Тем, кто зарабатывает более полумиллиона в год. Тем, кому не нравится их работа. Тем, кто знает, кто такой Итало Кальвино. Тем, кто мастурбирует. Тем, кто не говорит на иврите. А тех, кто хотел бы умереть за кого-нибудь, -- наоборот, просят встать.

Ведущий внимательно смотрит в зал. Зал смотрит на себя со стороны. Хихикает (и вызывает пояснение: "мастурбация -- это нормально"). Пересчитывает по головам тех, кто понимает иврит. Затихает после фразы о "смерти за кого-нибудь".

А потом все танцовщики труппы спускаются в зал. И -- упрашивают, выводят на сцену московских дам самого разного возраста. Кто-то стесняется и стоит замороженным столбом; кто-то включается в процесс и... проявляет себя в качестве "кавалера", сотворяя с партнером грамотную обводку. Внушительная дама, подхваченная танцовщиком под коленки и приподнятая над толпой, изумленно поводит руками, изображая что-то вроде плакучей ивы, а балетоманка лет семидесяти чувствует себя наиболее свободно, скрещивая вальс с менуэтом.

Маленький "живой" ансамбль (в основном ударные и гитары), ближе к финалу "урезал" не марш, но блюз. И "Батшева" брала зрителей тепленькими: нахохотавшимися, задумавшимися, ударившимися в лирику и даже натанцевавшимися. А Нахарин посматривал на все это с некоторым прохладным любопытством.

Подпись к фото:

Со времен основательницы -- баронессы Ротшильд -- девиз театра: "Только самое лучшее"