Сегодня Франция отмечает двухсотлетний юбилей женщины, которую при рождении нарекли Амантина-Аврора-Люсиль Дюпен. Впрочем, эти имена вспоминают редко, потому что прославилась эта женщина под своим литературным псевдонимом -- Жорж Санд. В биографических легендах у Жорж Санд недостатка нет: выбор мужского имени и хождение в мужском платье, развод с мужем и многочисленные романы с прославленными современниками, от поэта Альфреда де Мюссе до композитора Фредерика Шопена -- все это порой заслоняет от читающей публики то обстоятельство, что Жорж Санд была отнюдь не только героиней светской хроники, но еще и серьезным мыслителем. Она напряженно искала разрешения мучивших ее духовных и социальных проблем, таких, например, как права женщины в браке или отношение к католической обрядности, причем выяснялось, что проблемы эти волнуют не ее одну. Современники находили в романах Жорж Санд спасение, рецепт, руководство к действию. Сама писательница, впрочем, считала, что ответы на мучительные вопросы ей неизвестны, и единственное, что она умеет -- «проговаривать» эти вопросы, сообщать им более или менее внятную форму. В письме к одной из своих читательниц она объясняла это так:

«Я никогда не притязала на решение каких бы то ни было вопросов. Это роль не для меня. Я, наверное, потрачу всю жизнь на поиски истины и не найду даже малой ее части. Каждому свое. Я знаю, на что способна я. Я родилась романистом и сочиняю романы, иначе говоря, употребляю определенные средства для того, чтобы вызвать чувство, чтобы тронуть, взволновать, пожалуй, даже встряхнуть сердца тех из моих современников, кто способен испытывать чувства и кому потребны волнения. Те, кто на это не способен, говорят, что я подмешиваю к питью отраву, тогда как я всего-навсего добавляю немного осадка в вино их хмельного бесстыдства. Те, кого судьба наградила верой, спокойствием и силой, в моих романах не нуждаются. Они их не читают, они не ведают об их существовании; я восхищаюсь такими людьми и уважаю их больше всех на свете. Поэтому пишу я не для них, а для людей ума более среднего. Те, кто находит мои романы порочными, порочны сами. Те, кто находит в них страдание, слабость, сомнения, стремления и, главное, беспомощность, -- видят в них то же самое, что вижу в них я. Спорила ли я когда-нибудь с такими критиками и с такими критическими суждениями? Никогда. Я вызвала волнение, а волнение ведет к размышлениям, к поискам. Именно этого я и добивалась. Заставить усомниться во лжи, пользующейся всеобщим доверием, напомнить о позабытой истине -- для меня это цель более чем достаточная; на большее я и не притязаю».

Другая, уже чисто русская легенда о Жорж Санд заключается в том, что все ее произведения давным-давно переведены на русский язык. Некоторые основания у этой легенды есть: создательница "Консуэло" и "Графини Рудольштадт" в России широко известна начиная с самых первых ее публикаций во Франции -- с этого времени ее много переводили и охотно печатали. И тем не менее тексты, неизвестные русскому читателю, но в высшей степени достойные его внимания, есть и в наследии Жорж Санд. Один из них -- роман "Спиридион", готовящийся к публикации в издательстве "Текст".

Роман этот, первая редакция которого была напечатана в ноябре 1838 -- январе 1839 года в журнале "Ревю де Де Монд" (отдельное издание -- февраль 1839-го), а вторая издана книгой в 1842 году, имел в России странную судьбу. Он никогда не был переведен на русский язык (перевод финала, сделанный Иваном Панаевым для Белинского, который преклонялся перед Жорж Санд, но по незнанию французского языка не мог читать ее в подлиннике, остался неопубликованным). Камнем преткновения стало религиозное содержание романа: до 1917 года неуместной казалась проповедь религии, свободной от догматов какой бы то ни было церкви (цензурный комитет в 1839 году мотивировал свое запрещение необходимостью защитить от поругания «истины и догматы христианской веры»), после 1917 года этот аргумент, казалось бы, отпал, но теперь одиозной оказалась религиозность сама по себе (пусть даже недогматическая). Тем не менее этот роман интересен уже потому, что оказал сильнейшее воздействие на нескольких замечательных русских литераторов.

Герцен во владимирской ссылке (1839) жадно поглощал "Спиридиона" в журнальной публикации. Лермонтов, заменивший первоначальный эпиграф к поэме «Мцыри» («Родина у всякого человека одна») на библейскую фразу «Вкушая, вкусил мало меда, и се аз умираю», ориентировался, по всей вероятности, не непосредственно на Ветхий завет, а на роман Санд, где оборотом из Первой Книги Царств описывает свою жизнь главный герой, монах Алексей. Следы чтения «Спиридиона» различимы в творчестве Достоевского (хотя прямых упоминаний этого романа писатель не оставил) от «Записок из подполья» до «Братьев Карамазовых»: не исключено, что пребывающий на распутье послушник назван Алешей в честь монаха-богоборца Алексея. Наконец, замечательный русский мыслитель и литератор Владимир Сергеевич Печерин (1807--1885) сам признавался в старости, что чтение «Спиридиона» коренным образом переменило его жизнь. Печерин, первый русский "невозвращенец", блестящий профессор-классик, который пренебрег открывавшейся перед ним университетской карьерой, самовольно остался в Европе, принял католичество и сделался монахом ордена редемптористов, в своих воспоминаниях признается, что «Жорж Санд имела решительное влияние» на его переход в католичество. Переворот этот свершился в 1840 году в Льеже, причем сильнее всего подействовал на Печерина именно «Спиридион»: «Важнейшая эпоха моей жизни сложилась из страниц «Спиридиона» точно так же, как первые годы моей юности сложились из стихов Шиллера». «Спиридион» был не единственным сочинением Жорж Санд, потрясшим Печерина, но он оказался, по его словам, самым «важным». Причем мало того, что роман Жорж Санд толкнул Печерина в монастырь, в этом романе, как выяснилось, был предсказан и позднейший уход из монастыря в мир. В самом деле, отдав редемптористам два десятка лет, Печерин в результате -- точь-в-точь как герои «Спиридиона» -- ощутил, что монастырская жизнь его душит, и вышел из ордена. «Некоторые книги лучше всякой ворожеи предвещают нам будущее», -- подытоживает он в воспоминаниях.

Вслед за своими духовными наставниками, французскими религиозными мыслителями Фелисите-Робером де Ламенне и Пьером Леру, Санд искала пути создания новой религии -- не католической и не протестантской, не языческой и не деистской, а общечеловеческой -- религии прогресса. Именно о такой религии мечтает монах Алексей, чей монолог занимает большую часть романа. Публикуемый фрагмент -- кошмар, который привиделся Алексею, когда он отправился на могилу своего духовного наставника, аббата Спиридиона, чтобы достать из его гроба некую таинственную рукопись.