Репутации делаются на родной сцене -- обретают устойчивость на чужой. Большой отправлялся во Францию не без трепета: не были тринадцать лет, теперь -- новый гендиректор, новый худрук, новый курс, новые для Парижа лица и ноги. Как-то примут? Просчитывали все заранее, срочно уговаривали перейти в театр уже знакомую парижанам Светлану Захарову, избавлялись от скандальной Анастасии Волочковой. Теперь могут вздохнуть спокойно: экзамен выдержан. Критики хвалят, овации гудят, интернет-форумы французских балетоманов переполнены восторгами. Теперь можно чуть отдохнуть и взглянуть назад: что привозили-то? как поработали? Что сами не видим в спектаклях такого, что французы заметили?

Начали с «Лебединого озера». Ну, тут особых сюрпризов не было. Все воспели Захарову. Рене Сервэн, патриарх французской критики, пишущий для «Фигаро», нарек ее «редкой жемчужиной» и простил некоторую «недостаточную эмоциональность во втором акте», предположив, что это из-за смены партнера (в смысле, был бы не отстраненный Андрей Уваров, а пылкий Николай Цискаридзе -- девушка станцевала бы лебедя зажигательно, а так только просто образцово). Росита Буассо, пишущая в «Ле Монд», видимо появилась не на открытие гастролей, а чуть позже -- и обозвала (или похвалила?) Одиллию Надежды Грачевой «плотоядной». Но она же первая отметила то, о чем писали затем все критики и говорили на форумах все фанаты: качество работы кордебалета. («Они двигаются с точностью часового механизма», -- написала Буассо. Для московского критика, надо признать, этот «часовой механизм» некоторая новость -- но собрались ведь, наверное, на чужбине?) Занятно, что Мари-Кристин Верней из «Либерасьон» понравился «чистый танец» и не понравилась актерская игра, которой москвичи всегда славились («излишне напрягали черты лица», написала она). И совсем забавно рассуждение Сервэна о том, что новое поколение моложе, выше и тоньше, чем мускулистые танцовщики 50--60-х годов и эта физическая метаморфоза... вызвана новым образом жизни и питания актеров. Важно при этом, что метаморфоза метаморфозой, а дисциплина кордебалета -- на высоте (и тут отдается дань балетным педагогам).

Прочерчивая планы гастролей, хитроумно меняя их из-за форсмажорных обстоятельств (травмы и болезни премьеров), начальство не рискнуло сделать ставку на Марию Александрову -- самую яркую московскую балерину показывали Парижу потихоньку-помаленьку. В «Лебедином» -- не Одеттой, а испанской невестой; в «Дочери фараона» -- служанкой Рамзеей (один спектакль с главной партией все же достался -- но утренник). Понятно, что логика была следующая: Александрова -- это бравурный московский стиль, как-то воспримут ее танцы приученные к прохладному чистописанию Парижской Оперы аборигены? Но -- рассмотрели; влюбились; каждое выступление отслеживали. («Она проглатывает пространство, даже когда ее сдерживает восхитительное платье в блестках» -- Верней.) И -- дружно удивлялись, что в табели о рангах числится еще не балериной, а первой солисткой. (Особенно это удивление выросло после «Светлого ручья».) Если может быть какой-нибудь административный итог гастролей, то, конечно, это должна быть следующая ступенька карьерной лестницы для «la Maria».

Лакоттовскую «Дочь фараона» критики называли «пеплумом» (Буассо), решив, что балетные пирамиды в родстве с голливудскими, сравнивали с мультфильмами про Астерикса (Верней), находили «развлекательной, вдохновенной и блистательной». Но что бы ни думали про хореографию -- кто-то в восторге, как Сервэн, кто-то в скепсисе, как Верней («Постановка иногда приблизительная и заслуживает большей тщательности»), хвалили труппу, причем всю, перебирая имена танцующих на дне Нила речек и вплоть до исполнителей ролей обезьян. Еще из отзывов понятно, что местным журналистам как-то не объяснили ситуацию с появлением «Дочери фараона» в репертуаре -- честь приглашения Пьера Лакотта везде приписывается Борису Акимову. Меж тем это был проект до него возглавлявшего балетную труппу Алексея Фадеечева -- и спектакль слетел тогда на год из репертуара практически одновременно с фадеечевским увольнением. Не являясь поклонником административного дарования этого персонажа (история с «редактированием» «Дон Кихота» была достаточно скандальна), думаю, что не стоит следовать его примеру и приписывать то, что реально сделал один человек, другому.

Рецензии на «Светлый ручей» еще не вышли, но успех у спектакля был чуть не больший, чем у «Дочери фараона», -- и это важно: преодолено предубеждение против «колхозной истории», и новый руководитель балета Алексей Ратманский получил столь весомую поддержку (у нас ведь всегда успех за границей важнее, чем дома, -- как бы ни был в моде патриотизм). Услышав напоследок, что «Московский стиль, который славится силой и бравурностью... стал более легким и невесомым, ничего не потеряв в своей оригинальности» (Сервэн), Большой вернулся домой -- готовиться к баланчинской премьере. Возобновляемые «Агон» и «Симфония до-мажор» и впервые ставящийся в Москве «Кончерто барокко» появятся 12 марта.