Спектакль «Кремль, иди ко мне!», поставленный Борисом Мильграмом по пьесе Алексея Казанцева, идет три часа с хвостиком. Есть слух, что его собираются урезать чуть ли не на час и играть без антракта. Если слух верен -- честь и хвала автору, согласившемуся сократить свою нарочито хаотичную пьесу. Мешанина причин и следствий, сумбур вместо логики, нервность и невнятность -- все это естественно для драматургии, пытающейся отразить текущую жизнь в формах самой жизни (если угодно, можете назвать ее «драматургией постсоцреализма»). Сумбурность, однако, плохо уживается с громоздкостью, а Казанцев явно перестарался, дописывая и подновляя пьесу, начатую десять лет назад: слишком уж много всего наворочено, слишком слабо сцеплено.

После антракта 300-местный зал опустел примерно на четверть. Для премьеры это, если называть вещи своими именами, форменная катастрофа. Добро бы еще театр Иосифа Райхельгауза культивировал всякое заумное фордыбачество, так ведь нет же! «Школа современной пьесы» -- заведение приличное, здесь можно и культурно отдохнуть, и недурно поужинать. Опять же, под видом развлекательных зрелищ Райхельгауз иногда ухитряется впаривать публике спектакли, требующие некоего умственного напряжения, -- и я не стал бы утверждать, что с казанцевским «Кремлем» он так уж сильно дал маху. Провал на первом представлении -- дело поправимое. Насколько поправимое -- иной вопрос.

В конце 80-х годов Казанцев, помнится, написал пьесу «Великий Будда, помоги им!» -- притчу об ужасах режимной жизни, строго регулируемой и бесчеловечной по определению (действие происходило в кампучийской казарме). С начала 90-х он пытается написать притчу о том, как кошмарна вывихнутая жизнь, напрочь лишенная порядка и не поддающаяся уразумению. «За эти десять-двенадцать лет, кажется, сменились несколько эпох, -- пишет он в пресс-релизе. -- А в чем-то все осталось по-прежнему». В «чем-то» или в «ком-то»: that is the question.

Проблема драматурга Казанцева состоит в том, что для него никак не может кончиться «смутное время». Он по-прежнему видит вокруг себя лишь несусветный хаос -- до смешного нелепый, но жестокий и опасный. Подчеркиваю: это проблема именно драматурга, а не театрального деятеля А.Н. Казанцева, который руководит Центром драматургии и режиссуры и живет вполне комфортабельно. Человеку, чем-то руководящему, легче принять законы переустроенной жизни, чем писателю-интеллигенту, которому душа (или, на худой конец, статус) не позволяет смириться с этими по-скотски простыми и исправно действующими законами. Лучше убедить себя, что их не понимаешь.

Поэтому действие пьесы происходит во время «Всеобщего Всероссийского карнавала» -- нескончаемого бардака, в котором все грубо и непрочно, обманчиво и несуразно. Все свихнулось и идет наперекосяк -- кто угодно может оказаться кем угодно, включая главного героя, телевизионщика Оннова (Альберт Филозов), о котором мы так ничего и не узнаем, кроме того, что он неподкупен, как Робеспьер. «И того купили, и этого купили... И всем хорошо заплатили... обману не было... А он не взял... Это всех оскорбило... Да кто он такой, чтобы не брать?» -- говорит о герое блистательный дебютант Антуан (Алексей Зуев), любовник-неврастеник, который по ходу спектакля превращается в голенастую вамп-провинциалку Антуанетту (метаморфоза, навеянная, должно быть, Анри-Генриэттой из цветаевского «Приключения). Еще он превращается в пациента, сбежавшего из психушки, который мимоходом превращается в штатного осведомителя соответствующих органов, который мимоходом превращается в генерала оных органов, в которых служит превращенный герой Филозова -- одноногий полковник Одуванчиков, сразу же вызывающий в памяти «Тетку Чарлея» -- не самого Калягина, разумеется, а дураковатого британского майора, сыгранного Михаилом Козаковым.

Предыдущую фразу компьютер мне подчеркнул: неудобочитаемо, слишком сложен синтаксис. Прошу поверить: в сравнении с казанцевской пьесой, где каждый сюжетный поворот кончается вывихом смысла, эта фраза проста как «мама мыла раму».

Постановку пьесы «Кремль, иди ко мне!» можно уподобить скоростному спуску на горных лыжах. Режиссер Борис Мильграм старался пройти трассу как можно добросовестней, и без травм, конечно, дело не обошлось (в обиходе горнолыжников существует такое понятие: «планируемая травма»). Проще всего ему было с героиней Марины Хазовой, женой Оннова и любовницей Антуана. Нежная простушка Ольга Саварская, красавица в бальзаковском вкусе, становится центральной фигурой спектакля -- носительницей здравого смысла и остатков нравственности. Она с легкостью изменит мужу, но втягиваться в месиво всеобщих превращений не будет. Единственная ее метаморфоза -- появление в образе брата Олега, брутального эротомана -- не без юмора срисована с преображений Зинаиды Славиной в «Добром человеке из Сезуана»: злой брат (усы, черные очки, ледяной голос, привыкший приказывать) изображается с должным напором, но без увлечения -- напротив, через силу. Если бы еще Хазова работала точней и сдержанней, если бы в ее размашистой игре не прорывалось наружу желание сквитаться с прошлым, с годами простоя и ролей третьего плана -- можно было бы говорить о заслуживающей внимания актерской удаче.

Альберту Филозову работать точнее и сдержаннее мешает прямо противоположная причина: тяжкая, с трудом маскируемая профессиональная усталость. Подержать паузу, напеть вполголоса какую-то опереточную дребедень, изящно покривляться, изображая Одуванчикова, -- пожалуйста, пожалуйста, только не требуйте от меня ничего существенного... Все существенное давно уже кончилось.

Что мешает Алексею Зуеву, я не знаю -- возможно, чересчур эффектные внешние данные. Что мешает художнику Борису Лысикову, я догадываюсь: слишком хорошо набитая рука, проклятие гоголевского портретиста Чарткова. Что мешает мне разругать спектакль «Кремль, иди ко мне!» на все корки -- да, пожалуй, то, что в тяжелые минуты я солидарен с Казанцевым. «Век вывихнул сустав» -- о, нам бы ваши проблемы, любезный принц Гамлет! Наши вывихи относятся к роду самопроизвольных, а не травматических. Они случаются постоянно, и вправлять их -- бессмысленное, в общем, дело. Тем более что они, как справедливо утверждает «Популярная медицинская энциклопедия», почти не причиняют боли.