В среду Академия русской современной словесности (коллегия литературных критиков) провела чтения, посвященные итогам 2003 года. Входящим в Большой зал ЦДЛ вручался изящный буклет с фотографиями и биографиями членов АРСС (выпущен издательством «Время»). Дискуссии, в которой приняли участие критики, писатели, издатели, учитель словесности, литературный агент и книгопродавец, предшествовала презентация книги прошлогоднего лауреата премии Аполлона Григорьева Марины Вишневецкой «Брысь, крокодил» (М., «Эксмо»). А под занавес публика узнала: соучредитель премии Росбанк ныне выходит из проекта. Иначе говоря, АРСС остается без «наградных» денег.

Искать причину этого решения -- занятие для бездельника. У «григорьевки» (точнее, у присуждающей премию АРСС) недоброжелателей всегда хватало, в выражениях они не стеснялись -- Росбанк можно только поблагодарить за то, что шесть лет он оделял лауреатов хорошими деньгами. Глупо оспаривать значимость «материальной части», но позволительно напомнить: премии придуманы не для упрочения писательского достатка, а для утверждения -- при всех оговорках -- «гамбургского счета». АРСС намерена искать (уже ищет) новых доброхотов, но в случае если таковые не обнаружатся, лауреатов все равно назовет. Выявит их по номинациям коллег-академиков жюри, выбранное традиционной жеребьевкой: Павел Басинский (председатель), Наталья Иванова, Александр Генис (США), Валентин Курбатов (Псков), Самуил Лурье (СПб.) Я спросил у одного из лучших сегодняшних русских писателей, как бы он отнесся к «безденежному вознаграждению», -- он твердо ответил: так же, как к денежному, почту за честь. Скажут, что тут сработало дружеское чувство, -- так, но оно как раз дорогого стоит. С деньгами, конечно, лучше, но не худо помнить о том, что давший имя арссовской награде замечательный поэт (и великий критик) всю жизнь балансировал на грани бедности и нищеты.

История эта не стоила бы разговора, если б не была она частью другой: критику (точнее, тех критиков, чьи имена сколько-нибудь приметны, в большинстве -- членов АРСС) ныне поливают помоями с завидной энергией. Не слишком стройные плаксиво-бранчливые голоса слились в один нагло-победительный внешне (надрывно-обиженный -- по сути) вой, смысл которого равен одной фразе: чтоб вы все сдохли!

Отвечать на вздорные обвинения в развале литературы, нравственности, страны и вселенной так же глупо, как помирать «по собственному желанию» того угрюмого отставной козы барабанщика или развеселого мордоворота в блайзере. Глупо, потому что ответ уже есть. Это работа тех критиков, что сколь угодно далеко расходясь во взглядах и вкусах, хранят профессиональную норму, помнят о своей принадлежности традиции и воспринимают судьбу словесности как свою. Мой цех может предъявить патент на благородство -- в этом году увидели свет книги Никиты Елисеева и Сергея Боровикова, а совсем недавно -- еще трех членов АРСС: «Скрытый сюжет. Русская литература на переходе через век» Натальи Ивановой (СПб., «БЛИЦ»), «Где сидит фазан... Очерки последних лет» Андрея Зорина и «Перемена участи. Статьи последних лет» Сергея Чупринина (обе -- М., «НЛО»).

Три новые книги -- три проекции русской литературы (культуры, истории, жизни) рубежа веков. Совсем не трудно угадать авторские разногласия, роднит же трех литераторов нечто, превышающее «дискуссионные мерки». Это -- личности. И потому -- критики.

Наталья Иванова умеет и любит быть в центре, откуда видно все, -- эффектно сопрягая литературу с политикой, журналистикой, масскультом, коллекционируя (в иных случаях -- яростно круша) социокультурные феномены и символы, она сознательно вычерчивает общую карту нашей словесности. Поэтому среди ее героев и писатели с бесспорной репутацией (Виктор Астафьев, Юрий Давыдов, Олег Чухонцев), и сочинители «культовые» (Эдуард Лимонов, Татьяна Толстая, Дмитрий Пригов), и те, кто, по мнению Ивановой, достоин места на авансцене (Светлана Кекова, безвременно ушедший Феликс Светов, Семен Файбисович, Роман Сенчин) и... Александра Маринина. Поэтому столь выразительно пишет Иванова как о противоборстве культурных тенденций (в статьях, составивших раздел «Линии»), так и о писательских сшибках (раздел «Споры»). Поэтому она смогла выстроить погодную историю словесности («Хроники», что движутся от «Прошедшего несовершенного: 1986» к «Жизни и смерти симулякра в России: 2000»). Поэтому, закрывая «Скрытый сюжет» (явный! теперь -- явный!), сожалеешь, что в книгу не вошли новейшие работы, в частности одна из лучших статей уходящего года «Клондайк и клоны».

Андрей Зорин вроде бы и не «критик». Пишет все больше о политике-идеологии, на разнотравье словесности смотрит скептически (тут показателен ироничный отчет о председательстве в букеровском жюри), любит не многих. Но уж если любит, то как! Прочитайте заметки Зорина о поэзии Льва Рубинштейна, о Галиче и Пригове, о «Конце Цитаты» Михаила Безродного и «Записях и выписках» Михаила Гаспарова -- здесь дышит настоящая страсть. У Зорина блестящее чутье на то, что зовется «современным». Читатели его книги «Кормя двуглавого орла...» помнят, с каким изяществом автор реконструирует истлевшие, а когда-то сверхактуальные смыслы текстов и событий конца XVIII -- начала XIX века. Так же он работает с культурой сегодняшней. Его умолчания об иных литературных фактах сильнее многих здравиц и похоронок. Нет, на взгляд Зорина, в некоем опусе сегодняшней энергии -- значит, и смысла в нем нет. Это не справедливо (особенно для такого заскорузлого традиционалиста, как я), но это со-зи-да-тель-но! Потому что ведет Зорина жажда подлинной новизны, без которой культура становится скопищем муляжей. Чем она становится в отсутствие разумной консервативности -- вопрос отдельный. Но не к Зорину. Опыт историка, тонко чувствующего логику «чужого», верность духу свободы и спокойное здравомыслие сулят птицелову удачу в охоте и на орла и на фазана -- будем ждать новых трофеев.

В предисловии к «Перемене участи» Сергей Чупринин растолковывает горьковатый подтекст своего заголовка. Он называет свою книгу «не только старомодно литературоцентричной, но и до смешного критикоцентричной», давая понять читателю, что время такой стратегии ушло безвозвратно. Вероятно, это самоощущение обусловило паузу, которую Чупринин, сверхинтенсивно работавший на рубеже 80--90-х (раздел «Первенцы свободы»), а в нынешнем году опубликовавший три фундаментальные и энергичные статьи (раздел «Нулевые годы»), взял в середине минувшего десятилетия. Конечно, он и тогда писал, а в разделе «Расколотое зеркало» есть бриллиантовые осколки (например, «Графоман -- это звучит гордо»), но... Но кризис все-таки был, и «неполное» присутствие Чупринина в критике (при том, что он вел журнал «Знамя» и возводил свою титаническую энциклопедию) на меня действовало угнетающе. Сейчас можно констатировать: прошло. И хотя мне не нравится конструкция «нулевые годы», хотя я не могу согласиться с чупрининским тезисом о «перемене участи» литературы, которая тридцать лет назад «была одним из главных дел в стране», а теперь, дескать, стала чем-то иным, хотя мне кажется, что плакальщиков и без Чупринина с избытком, рискну заявить: все это мелочи. Потому что если под болтовню о «конце всего» (на дискуссии в ЦДЛ прозвучал тезис: критики при капитализме не водятся) вспыхивают статьи Чупринина-2003, если автор складывает захватывающую книгу, если его коллеги и, смею думать, друзья продолжают читать, писать, спорить и радоваться успеху собрата, то формула «перемена участи» обретает иной -- счастливый -- смысл. Что и проговорено Чуприниным на последней странице: будем жить дальше, делая то, что нам на роду написано. Я сформулировал резче -- смотри заголовок.