Идеальных фестивалей -- когда привозят только тех, кто по-настоящему интересен, для всех спектаклей подыскивают оптимальные площадки и вопросом, вынесенным в заголовок, не задаются ни публика, ни критики, -- попросту не бывает. Об этом надо помнить, когда собираешься делиться своими недоумениями: надо ли было то-то и то-то показывать там-то и там-то, стоило ли показывать вообще и по каким причинам оно попало в программу. Хуже нет, как искать во всем секретную подоплеку: это и в жизни чревато паранойей, что уж говорить об искусстве. Не нужно быть продвинутым театралом, чтобы уяснить: в таком деле, как отбор и показ фестивальных спектаклей, многое приходится решать в спешке и почти наобум, так что некоторая доза бестолочи гарантирована заранее. Не помню, кому принадлежит дивная фраза: «Хочешь насмешить ангела-хранителя? Расскажи ему о своих творческих планах», -- но любой человек театра под ней охотно подпишется. Я затеваю этот разговор сейчас, еще до конца фестиваля, лишь для того, чтоб не отвлекаться на досадные мелочи потом, когда нужно будет подводить главные смысловые итоги. Очевидно, что такие спектакли, как «Больше чем дождь» П. Адамчикова или «Городской атлас Запада» Б. Кинелли и Ф. Куартьери не стоит обсуждать рядом с «Ревизором» Лангхофа, «Прекрасной мельничихой» Марталера и т.д. -- даже рядом с постановками Штутгартского драмтеатра (7 из 19 спектаклей экспериментальной программы) им не место. Можно лишь вздыхать о тех временах, когда Москва ломилась на «Гвоздики» Пины Бауш и открывала для себя ошеломляюще новый вид сценического искусства. На V Чеховском фестивале западный театр современного танца (не очень корректное, но удобопонятное определение) представлен до странности невыразительно. Белорусы показали примитивную вариацию на темы «Чайки» (арсенал приемов напоминал о капустниках Училища циркового и эстрадного искусства), итальянцы -- лощеную и нудную антиглобалистскую агитку, сверх меры напичканную компьютерной графикой. Интуиция московских зрителей временами вызывает восхищение: на обоих представлениях зал заполнился едва ли на треть. Что в сегодняшнем театре contemporary dance есть вещи и люди куда более важные, сомнению не подлежит. Кто звал сюда именно эти спектакли, зачем их звали -- рациональному объяснению не поддается. Провал был неминуем, и поскольку провалившихся ничуть не жалко, перейдем к более интересным темам. Выбрать подобающую площадку для спектакля -- дело важное. Я долго недоумевал, зачем Матиас Лангхоф показывал своего «Ревизора» в Театре Российской армии, чем прельстила его архитектура, которая превращает человека в насекомое с большей наглядностью, чем фантазия Кафки. Неужто стоило жертвовать тонкостями актерской игры ради того, чтоб в финале с пущим блеском исполнить поганую песню «Сталин -- наша слава боевая»? Наконец выяснил: корить режиссера не за что, и организаторов фестиваля тоже -- разве что за отсутствие должной настойчивости. Перестраховщикам из «Театро ди Дженова» показалось, что грандиозная башня, придуманная Лангхофом, не вмещается ни в какое другое сценическое пространство, то есть вмещается, но тютелька в тютельку, без запаса. Они решили не рисковать. Когда Лангхоф приехал и увидел, на каком расстоянии от зрителей придется работать артистам (до первого ряда партера -- метров двадцать), он был убит: в Москве «Ревизор» игрался последний раз, надо же было подложить на прощание со спектаклем такую свинью. Остается лишь благодарить актеров, в первую очередь Эроса Паньи (Городничий), за то, что они не стушевались и сумели раскачать поневоле неотзывчивую публику. Вероятно, есть свое объяснение и у другой очевидной несуразности: спектакля-концерта группы «Джу Перкусьон». Боюсь, правда, что оно будет носить, так сказать, эстетический характер. Есть люди, которым должна была прийтись по душе сама эта идея -- запустить симпатичных тайваньцев, которые лихо (хотя отнюдь не виртуозно) играют на барабанах и ксилофонах, мило (хотя очень наивно) гримасничают, в ампирное здание Малого театра, самого академичного из всех академических. (В скобках напомним: оно, вопреки распространенному заблуждению, построено не Константином Тоном, а Осипом Бове; официозный академик Тон, автор проекта Храма Христа Спасителя, его лишь перестраивал -- и довольно много напортил.) Пожалуй, что в этой идее я и сам нашел бы шарм забавной провокации -- лет этак пятнадцать назад, когда русские рок-группы еще не добрались до Кремлевского Дворца съездов. Сегодня в этом нет ничего забавного. Право же, можно было выбрать для этого зрелища что-нибудь попроще, а лучше всего бы повеселиться где-нибудь на открытом воздухе. По части драматической игры артисты «Джу Перкусьон» в подметки не годились блистательным корейским весельчакам из Cookin' и даже музыкантам «Токио Дагэкиган» -- ансамбля японских барабанов тайко, который недавно проезжал через Москву, направляясь на празднование 300-летия Санкт-Петербурга. Подозреваю, что это шоу было окрещено не просто концертом, а «спектаклем-концертом» лишь для того, чтобы оправдать присутствие тайваньцев на театральном фестивале. Их стоит поблагодарить за доставленное удовольствие и, отдельно, за «Подмосковные вечера», сыгранные под занавес на радость публике -- но поменять их выступление на любой мало-мальски любопытный спектакль из не столь дальнего зарубежья я согласился бы не глядя. Изюминкой фестиваля, во всяком случае экспериментальной его программы, должен был стать совместный проект, придуманный нашей Международной конфедерацией театральных союзов: российские режиссеры нового поколения ставят современную европейскую драматургию. Кирилл Серебреников -- «И.О.» Стига Ларссона (Швеция); Ольга Субботина -- «А. -- это другая» Андреаса Заутера и Бернхарда Штудлара (Германия); Миндаугас Карбаускис (часто пишут «Карбаускас», что неправильно) -- «Синхрон» Томаса Хюрлимана (Швейцария). Затея эта не то чтобы провалилась, но большого успеха не имела и, на мой взгляд, иметь не могла. Слишком уж похоже на «датские», т.е. к красным советским датам выпускавшиеся, спектакли на военную и историко-революционную тему -- с той разницей, что тема «И мы тоже европейцы!», при всей своей очевидной и малопристойной конъюнктурности, вызывает вполне искреннее воодушевление, отчасти даже зуд самоутверждающегося таланта. Поскольку это отнюдь не мелочь, а вещь существенная -- и для фестиваля, и для развития отечественного театра -- говорить об этом проекте следует отдельно и подробно: после закрытия, а то и ближе к началу следующего сезона. Все три спектакля остаются в московской афише, а насколько они ее украшают и какое значение имеют в судьбе молодых, не по годам зрелых режиссеров, в этом мы попробуем как-нибудь разобраться.