Когда раньше рубашки носили поверх брюк, как тогда говорили, навыпуск, -- это считалось не только модным, но и, в некотором смысле, независимым стилем. Навыпуск -- означало напоказ. Очередной школьный выпуск -- тоже определенные смотрины, точнее, повод разглядеть поближе поколение начала третьего тысячелетия. Ибо окончание школы -- особая вешка в судьбе, своеобразный обряд инициации, зарубка на теле времени.

Обычно еще в недавнем прошлом все выглядело достаточно предсказуемым: молодой человек выходил в жизнь, которую уже приблизительно представлял. Его встречали не с распростертыми объятиями, но встречали, и после недолгого сопротивления, в ходе неравноправной дискуссии, указывали на его возможности и обязанности, на правила для всех, которые надо было выучить, как таблицу умножения, и дальнейший распорядок жизни быстро повзрослевшего человека был в основном сверстан. На языке педагогов это называется социализацией, то есть приспособлением вчерашнего выпускника к реальностям, в которых ему предстоит жить, с последующим плавным вхождением в общество, где действуют устоявшиеся государственные и общественные институты, традиционные культурные нормы и образцы поведения.

В последние же годы, как сказал бы Зощенко, жизнь немало изменилась к лучшему. А точнее, изменилась...

Теперешние молодые люди, захлопнув за собой дверь школы, попадают в мир, который настолько озабочен самим собой, что к ним достаточно равнодушен. Никто их специально не встречает, никуда не зовет, ни от чего не предупреждает, ничего особенного от них не требует. Лишь предлагает наравне со всеми что-нибудь купить. Тут и растеряться недолго: даже не знаешь -- радоваться свободе или обидеться на негостеприимство. Но молодость не рефлексивна, а только рефлекторна, долго и осмысленно ничего делать не может. Только быстро реагировать на изменяющуюся ситуацию. И она начинает обустраивать себя сама. Как? Как умеет, как понимает, как знает. Просто: согласно собственным субкультурным нормам и инфантильным образцам. И происходит интересная метаморфоза, нечто вроде антисоциализации: молодые люди начинают выстраивать жизнь под себя, тем самым перестраивая ее по сути. Они внедряют повсеместно свой стиль, свое клиповое сознание, свою манеру поведения, свои упрощенные представления о жизни. Не они растворяются во взрослой жизни, а она, эта взрослая жизнь, эта вековая цивилизация, оказывается под мощным напором молодых варваров и уступает им свое культурное пространство. Такова плата за бездушное непонимание юношества. Ибо только непониманием, как говорил один из литературных героев Томаса Манна, можно объяснить представление, будто молодежь жаждет свободы. В душе-то она страстно жаждет послушания.

В эпиграфе к знаменитому роману Олдоса Хаксли «О, дивный, новый мир» замечено, что утопии сбываются. Тем более -- антиутопии... Когда звонкий и противный детский голосок предлагает мне у метро «бодрящую кока-колу» и шоколад «Россия», которого так не хватает для полного счастья в Третьяковке двум девочкам; когда мне повсеместно нахваливают быструю еду, здоровый образ жизни, безопасный секс... в общем, счастливое и чистое существование «на раз, два, три», то порой всерьез кажется, что мы уже там -- в этом «дивном, новом мире», где «сомы грамм -- и нету драм», где существует сексо-гормональная жевательная резинка и кинотеатры с ощущательными эффектами. Все это уже в ассортименте.

И вся надежда на то, что есть, слава богу, и другое мироощущение, есть наши собственные дети и их знакомые, которых мы любим и принимаем такими, какие они есть, -- не более чем «со слабостями», «изюминками» и «возрастными особенностями». Они же не виноваты, что новый мир, в котором они окажутся уже сегодня, отгуляв выпускные балы, внушает, будто быть инфантильными, младенчески нормальными -- есть долг и прямая дорога к счастью.

Известный российский философ сетовал, что у его сына не было «друзей -- навырост». У нынешнего поколения выпускников их тоже, к сожалению, очень мало (кому повезет): взрослых, с которыми можно дружить, «скнижиться», которые помогут не остановиться в развитии. Истончается именно этот слой людей. Этот небольшой пласт, своеобразная внутренняя манжета, некий запас, который оставляют, так сказать, навыпуск. Вот почему моя знакомая учительница любит повторять: единственное, что имеет смысл, -- это сохранение вида.