Войны, сотрясавшие Балканы на протяжении 90-х годов, слава богу, закончились, хотя их эхо продолжает громко звучать. Десятилетие начала боснийского конфликта, отмеченное в первой половине апреля, заставило вновь задуматься о том, что же произошло в центре Европы на исходе ХХ столетия. В московском издательстве «НЛО» выходит сборник эссе проработавшего много лет на Балканах журналиста Андрея ШАРОГО «После дождя: югославские мифы старого и нового века». Автор любезно предоставил нам одну из глав новой книги, речь в которой идет об участии в боевых действиях иностранцев.

Тридцатидвухлетний Андрей Мартынов перешел линию сербско-мусульманского фронта неподалеку от Сараево в последних числах марта 1994 года. Без документов (паспорт отдал в залог за оружие), с пятью немецкими марками в кармане, он сдался французским «голубым каскам» и попытался тут же завербоваться в Иностранный легион. Ему, естественно, отказали; вместо казармы Мартынов оказался вначале в российском посольстве в Загребе, а затем на борту самолета, переправившего его в Москву.

Бывший рабочий подмосковного оборонного завода, бригадир бригады коммунистического труда, Андрей Мартынов после начала реформ потерял работу. Занятия частным бизнесом окончились встречей с рэкетом. Новую попытку найти себя Мартынов предпринял на Балканах. Но и здесь бывший ударник ничего хорошего не обнаружил -- ладно хоть домой вернулся живым.

Его «товарищу по оружию» Игорю Гуськову, служившему в армии непризнанной Республики Сербская Краина (РСК), повезло меньше -- он попал в плен к хорватам и получил десять лет тюрьмы «за участие в вооруженном мятеже». Гуськов, русский из Таджикистана, отправился в Сербию якобы для того, чтобы работать на стройке, но то, чем пришлось заниматься, сильно отличалось от кладки стен. В отличие от гражданина России Мартынова вытаскивать «таджика» Гуськова из Хорватии оказалось некому. Хотя для сербов, хорватов и мусульман он все равно -- «русский волк».

«Русские волки»

Точное количество русских добровольцев и наемников, в первой половине 90-х воевавших на стороне сербов в Хорватии (в так называемой Республике Сербская Краина) и в Боснии и Герцеговине, установить вряд ли удастся. Вероятно, их общее число за пятилетие войн составило от двух до трех тысяч человек. Были среди них и женщины -- летом 1993 года в отряде русских добровольцев под Сараево, например, воевали двое девушек-снайперов. Сами сербы, для которых симпатии «русских братьев» всегда были беспроигрышной пропагандистской картой, называли совершенно невероятные цифры. Боснийские мусульмане давали другие, но, по-видимому, столь же преувеличенные.

От генералов армии Боснии и Герцеговины в Сараево мне доводилось слышать рассказы о сводных русско-румынских ротах, о штурмовых отрядах под командованием русских «командо». Замначальника генерального штаба боснийской армии Йован Дивьяк (один из немногих сербских офицеров, воевавших на стороне мусульман) утверждал, что русские инструкторы обучают обращению с оружием необстрелянную сербскую молодежь, учат совершать диверсионные операции в тылу противника, что многие бывшие служащие Советской армии получили звания офицеров югославской армии, что общее количество наемников из православных стран на сербской стороне составляет не менее пяти тысяч. Данные эти опровергнуть или подтвердить было невозможно.

«Хотим и можем воевать»

«...Я не мастак на слова, мое слово -- автомат, я хочу, чтобы ваша помощь помогла мне отдать свой долг братьям-славянам. У меня есть желание, но нет возможности. Дайте нам («Нам!») ее. Скажу о себе: 34 года, владею приемами джиу-джитсу, стреляю -- пистолет (9 из 10) и автомат (4 из 10), владею вождением а/м и приемами кинжального боя, помимо меня могу (есть!) найти еще 20--25 специалистов (вплоть до офицеров СА). Ребята отборные. Мы действительно хотим и можем воевать».

Такое письмо прислал в вербовочный пункт один из добровольцев. Даже если в начале 90-х он по каким-то причинам не попал в Хорватию или Боснию, то несколькими годами позже наверняка оказался если не «контрактником» в Чечне, так в Косово, если не в Косово -- так снова в Чечне, уже в годы второй кавказской войны. Письма к казакам, в штаб-квартиры партий патриотической ориентации, в редакции националистических и других газет, которые хоть что-то писали о «русских волках» в бывшей Югославии, приходили из самых разных районов России и всего бывшего Союза. На конвертах -- штемпели из Москвы, Ставропольского края, Мурманской области, Магадана и Хабаровска, Владивостока, Белоруссии, Украины, Таджикистана.

Ехали на Балканы разные люди и за разным: казаки, бывшие «афганцы» и «чеченцы», национал-патриоты, профессиональные «дикие гуси» и случайный люд, не нашедший в жизни лучшего применения. В июне 1994 года атаман Кубанской казачьей станицы Громов направил телеграмму сербскому лидеру Слободану Милошевичу и патриарху Сербской православной церкви Павле: «Кубанское казачество с болью в сердце воспринимает события, происходящие в Сербии. Мы готовы совместно с сербским народом встать на защиту интересов славянства и православия».

Эти телеграммы стали продолжением связей российских казаков и сербов, причем связей не только военных. В январе 1994 года министр иностранных дел самопровозглашенной РСК Слободан Ярчевич подписал с руководством одной из крупных казачьих организаций России договор о сотрудничестве в области культуры и науки. Иногда оно принимало карикатурные формы: казаки, например, добивались от петербургской мэрии согласия на участие краинских сербов в Играх доброй воли. Поговаривали и о том, что в сербских районах Боснии и Хорватии появятся русские казачьи станицы. Процесс развивался и в обратном направлении: весной 1994 года в Новочеркасском войсковом храме поверстан в казаки сербский полковник Драган Раденович.

Расцвета русское добровольческое движение достигло зимой и весной 1993 года, когда из Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону, Саратова, с Урала регулярно отправлялись на Балканы, в основном поездами через Будапешт или Тимишоару, отряды боевиков. Сербам и в Хорватии, и в Боснии хватало солдат и офицеров, потребность возникала разве что в специалистах (подрывниках, инженерах, связистах), но иностранцам ведь нужно было платить куда больше, чем своим. В первые месяцы добровольческой кампании некоторые русские получали от сербов, помимо оплаты проезда, кормежки и табака, по 150--200 немецких марок в месяц. Позже, когда ситуация и в «малой» Югославии, и на фронтах в Боснии и Хорватии для сербов стала ухудшаться, об этих выплатах перестали даже говорить.

Кто финансировал добровольческое движение? В российских промышленных кругах встречались панславистски настроенные бизнесмены. Но большая часть средств -- сербского происхождения. Югославское посольство в Москве и власти в Белграде официально, естественно, вербовкой рекрутов в бывшем СССР не занимались. Миф о православном братстве превращали в реальность сербские фирмы (или фирмы с сербским участием), предприятия, банки, представительства которых не прекращали деятельности в России даже в самые тяжелые для Югославии времена международной экономической блокады.

Вахтовый метод

Русские добровольцы воевали, как правило, в составе небольших, по 10--25 бойцов, отрядов, организованных по национальному принципу. Одним из первых и, наверное, самым известным русским добровольческим отрядом, действовавшим в Боснии, стал отряд «Царские волки», в который, как заявлялось, входили исключительно монархисты. Вербовкой добровольцев занимался в Москве и Санкт-Петербурге студент Ярослав Ястребов, руководитель некого Союза защиты православных сербов и черногорцев. «Царские волки» появились в Боснии в конце 1992 года и воевали сначала под Требинье, потом в районе Вышеграда и в предместьях Сараево. Освоившись с ситуацией, «волки» отправили обращение в российский парламент: «Мы заявляем, что не выпустим оружия из рук и будем сражаться здесь, в Боснии, до последнего патрона против всех, кто идет против православия, против Святой Руси, против Сербии». По рассказам очевидцев, каждый третий боец отряда имел опыт боевых действий в Афганистане или Приднестровье, каждый пятый был кадровым военным. Состав отряда менялся, воевали вахтовым методом; некоторые добровольцы побывали на Балканах по два-три раза.

Андрей Мартынов числился в другом отряде -- Вышеградском, о котором из-за низкого уровня дисциплины ходила дурная слава. Бойцы «баловали», курили «травку», пьянствовали, приставали к местным женщинам. Однажды они настолько развинтились, что затеяли перестрелку между собой. По свидетельству Мартынова, со временем забота сербского командования о «русских братьях» ослабла, кормили и снабжали бойцов все хуже и хуже. Вышеградский отряд вероятнее всего не составлял исключения из правил, хотя многие ветераны боснийских и хорватских событий настаивают на том, что дисциплина в русских боевых рядах была крепка: сухой закон, никаких женщин, беспрекословное подчинение приказам. Тем не менее сербы часто жаловались на «православных братьев», не желавших подчиняться командам, промышлявших грабежами и мародерством и злоупотреблявших спиртным.

Но большинство русских все-таки поехали на Балканы не за деньгами и войну воспринимали не как сафари. Война была настоящей, на этой войне убивали -- по некоторым сведениям, в Россию не вернулись не меньше трех сотен человек. Только в одном бою под Вышеградом погибли 25 русских добровольцев. Впрочем, сами «волки» утверждали, что смерть товарищей дорого обходилась «муслимам» -- за одного убитого добровольца якобы уничтожали не меньше 20 мусульман.

«Сербы кричали «муслимам»: «С нами русы!»

Один из людей, одержимых идеей величия России, -- москвич Константин Ершков, есаул Союза казаков России. В Боснию он отправился, вернувшись из Приднестровья, в феврале 1993 года. Воевал в казачьем отряде в составе Горажданской бригады, участвовал во взятии Столаца и Заглавка. Ершков утверждал: когда мусульмане узнавали о том, что на штурм их позиций идут казаки, отходили без боя. Вот отрывки из полевого дневника есаула.

Начало марта 93-го года.

Мы на месте. В горах. Снег. Высоченные ели. Красота и какой-то лесной уют.

Март. Прошло десять дней.

Высоты наши. Обустраиваемся. Оперативная обстановка менялась быстро: то мы окружали «муслимов», то они нас. Характер боевых действий здесь, в Боснии, партизанский. Линии фронта нет. Все перемешано, как в слоеном пироге. Противника можно обнаружить с фланга, в тылу. Идем, высылая разведку далеко вперед и по флангам, «усами».

Мы жарили ребра серны, когда в очередной раз нас окружили «муслимы». Не было видно противника -- огнем отвечали в направлении от предполагаемого движения. Шальных пуль здесь много, и когда бой идет между другими группами и в отдалении, где-то на других склонах, то пули достигают и тех мест, где бой не ведется. Спасают деревья да Господь Бог.

Первый наш раненый -- Олег-казак. Сквозное пулевое в ногу. Вторая пуля попала в автоматный магазин (рожок), и это спасло ему жизнь. Раненый, он всю ночь пролежал в блиндаже, вывезли только утром. Ребята дерутся спокойно и храбро -- так, будто всю жизнь только и делали, что воевали.

Март, двадцатые числа.

«Муслимы» попытались отбить Заглавак. Пошли в атаку, подбадривая себя криками. Сербы запели боевые песни -- суровые и спокойно беспощадные. Русские заговорили матом. Все чувствовали себя весело. Сербы кричали «муслимам»: «С нами русы!» Атака была отбита. Потери «муслимов» -- пять человек. В этом бою и был ранен Олег. Второй наш раненый -- сотник, уральский казак Виктор Девятов, ранен в обе ноги и сам, на простреленных ногах, дошел до своих.

Апрель 93-го года

На Столаце погибли наши ребята Попов и Сафонов. Это было 13 апреля, в тот же день погиб Костя Богословский -- 21 год, умный, отзывчивый парень. Его тело из Заглавака мы вынесли на одеялах. Тела Попова и Сафонова на Столаце захвачены «муслимами». Пашка-пулеметчик ранен. Володька контужен, ничего не соображает, контужен и седой егерь: по укрытию, откуда он вел огонь, «муслимы» били из безоткатного орудия. Сашка, что воевал в черном берете, ранен в голову, его повели, он ничего не видит. Шли на грузовике на ободах -- в проходе, на носилках, под одеялами лежал Костя Богословский...

15 апреля 93-го года

14 апреля хоронили Костю Богословского. Отпели в церкви Вишеграда. Опустили в могилу. Крест. Потери «муслимов», по сообщению Сараевского радио, составили девяносто шесть убитыми и около двухсот ранеными. Казаки погибли не зря.

10 мая 93-го года

Среди наших добровольцев -- русские, украинцы, есть и из Руха. И воюют, дай Бог каждому... Сербы очень спокойно, без какой-либо аффектации, говорят нам о том, что ситуация в России и на Балканах, как они выражаются, сличная (похожая). «То, что происходит у нас, здесь, будет и у вас, в России». Да, братья, мы это знаем. И доказательств тому более чем достаточно. Скажи мне кто полтора-два года назад, что придется воевать сначала в Приднестровье, затем в Боснии, не поверил бы...

«Там я чувствовал себя человеком»

Совершенно другими мотивами руководствовался, отправляясь в Боснию, петербуржец Валерий. Валерий, по собственному его признанию, мало знал о сербах в частности и о славянах вообще, поехал на войну подзаработать, а вернувшись, не скрывал разочарования. На митинге в Петербурге он слышал, что каждый доброволец получает 250 немецких марок «суточных», а привез-то домой всего два комплекта пятнистой военной формы да шнурованные высокие ботинки. Но о прошлом он не жалел и собирался еще раз поехать в Боснию -- даже зная, что не разбогатеет. «Там я чувствовал себя человеком. Там я заходил в любой дом и чувствовал себя хозяином. Там все сербы были мне рады. А здесь...» «Здесь» дела у Валеры явно не складывались: он производил впечатление опустившегося пьяницы.

Валерий отправился в Боснию «по линии» Народно-социальной партии Санкт-Петербурга (НСП). Лидер НСП Юрий Беляев, бывший депутат горсовета, называл себя русским националистом и не скрывал, что действовавшие в Боснии отряды могут пригодиться в России. В 1992--1993 годах он активно занимался вербовкой и отправкой добровольцев в Боснию, дважды побывал на Балканах сам («рискуя жизнью, выполнял миротворческую миссию в Югославии по спасению сербского народа от геноцида, развязанного мусульманскими бандами и их американскими покровителями» -- цитата из предвыборной листовки). В 1995 году на Юрия Беляева было совершено покушение. Сам он говорил о политических причинах теракта и утверждал, что нет худа без добра: теперь популярность НСП в народе еще больше возрастет. В Боснию, насколько мне известно, Беляев больше не ездил: движение помощи братьям-сербам выдохлось, потом началась война в Чечне, и российские национал-патриоты вспомнили о Югославии только после начала событий в Косово, куда потянулись новые «волки» -- но уже не сотни и даже не десятки, а единицы.

В нескольких российских городах (Нижний Новгород, Екатеринбург, Пермь) открылись пункты записи добровольцев (кое-где этим занималась ЛДПР Владимира Жириновского). Однако массового размаха движение на сей раз не приобрело: конфликт оказался скоротечным. Албанцы из Косово в лагерях беженцев в Македонии рассказывали мне о том, что среди «сербских головорезов» встречали и русских бойцов, якобы отличавшихся особой жестокостью. Те же факты подтверждали и сотрудники ОБСЕ, опрашивавшие беженцев на предмет сбора доказательств о военных преступлениях. После начала международной миротворческой операции в Косово албанцы отказались пропускать российский батальон в городок Ораховац, где в составе сербских паравоенных формирований якобы действовали и русские каратели. Противостояние (местные жители блокировали ведущие к городу дороги) длилось несколько недель, и на сей раз пришлось отступать миротворцам. В то же время, один из моих источников в прокуратуре Гаагского трибунала утверждал, что убедительных подтверждений участия русских добровольцев в косовских событиях нет.

Со своей стороны официальные сербские средства массовой информации, веры которым тоже немного, охотно распространяли сведения о том, что в рядах Освободительной армии Косово (ОАК) сражались мусульмане из России -- чеченцы и татары. Белградская «Политика» летом 1998 года даже утверждала, что одной из бригад ОАК руководит печально известный иорданец Хаттаб. Вскоре Россия опять затеяла военную кампанию на Северном Кавказе, и разговоры о русских или чеченских «командо» на Балканах прекратились.

«Сократить безобразника»

Война -- это время рождения героических легенд, и борьба русских добровольцев за православную идею овеяна дымкой подвига. Не раз и не два в Боснии, Хорватии и Сербии слышал я историю о русском казаке, который, окруженный мусульманами, подорвал себя и врагов связкой гранат, не зная, что помощь сербских братьев уже близка. Рассказывали и о молчаливом бородатом русском парне, который, закинув за плечо снайперскую винтовку, уходил в одиночку в горы на несколько суток, а когда возвращался, на прикладе его ружья красовались свежие зарубки.

Если непременными характеристиками русских добровольцев были стойкость и благородство, то враг в рассказах ветеранов боснийской войны неизменно представал трусливым, коварным и без меры свирепым. Мусульмане якобы распинали пленных на крестах, не жалели ни старых, ни малых, случалось, расстреливали противников в упор из крупнокалиберного оружия. Именно так, по свидетельству есаула Константина Ершкова, были убиты два русских добровольца из казачьего отряда, сражавшегося в районе Горажде. На вопрос о том, известны ли ему факты жестокости со стороны сербов, есаул довольно сухо, но твердо ответил: «Нет. Мне такие факты неизвестны».

Почти в самом центре югославской столицы, неподалеку от парка Ташмайдан стоит небольшая русская церковь -- Свято-Троицкий храм. Это подворье Русской православной церкви в Белграде, основанное в 1920 году эмигрантами из России. Здесь похоронен скончавшийся в 1928 году в Брюсселе Петр Николаевич Врангель. История горько усмехнулась и после смерти барона: он завещал похоронить себя в Белграде, в храме, под куполом которого развевались вывезенные на чужбину знамена Белой армии. Последнюю волю Врангеля выполнили, но в 1944 году при освобождении Белграда от нацистов знамена исчезли. Нашла ли душа барона успокоение? В середине 90-х рядом с могилой Врангеля в русском храме появилась еще одна памятная доска. На мраморе высечено 10 фамилий -- среди них, кстати, и имя Константина Богословского -- а внизу видна короткая надпись: «Пали за сербов. 1992--1993».

Иван Черников, Юрий Беляев, Константин Ершков, погибшие Костя Богословский, Владимир Сафонов и Дмитрий Попов; от рядового до полковника, каждый со своим пониманием национальной идеи, со своими представлениями о долге и совести -- что же поставило их плечом к плечу? Фанатизм? Бесшабашность? Казачья удаль? Ненависть ко всяческим «инородцам»? Или просто смутное время, переживаемое Россией и Балканами?

Вот слова Юрия Беляева: «В Боснии начинается третья мировая война. Идет подавление всего славянства в Европе. И не только русских, но и сербов, поляков, других славян. Дело в том, что и нам придется воевать в скором будущем. Вот мы как раз и куем в Югославии кадры, работаем на перспективу». Есаул Ершков, ко всему прочему кавалер казачьего креста «За оборону Приднестровья», определил причины своего участия в «чужой войне» четко: «Приезжали сербы, просили на казачьих сходах помощи. Передо мной встала альтернатива: или снять с себя офицерские погоны, носить которые большая честь, с великим бережением положить их на стол атамана и сказать: «Не казак, не могу, не поеду». Или -- ехать и воевать. Выбрал второе». Иван Черников так объяснял причины появления нового поколения казаков на Балканах: «Это выражение нашей национальной воли, это защита чести и достоинства России на Балканах, это защита наших братьев, близких нам по крови. Это великое дело».

В ХIХ столетии, когда Россия переживала приливы любви к балканским братьям, за «великое дело» почиталась, по выражению Глеба Успенского, «необходимость сократить безобразника-турка», угнетающего славян. В конце ХХ века в разряд «безобразников» попали уже «неправильные» славяне -- хорваты и мусульмане.

О наемниках, воевавших на стороне хорватов и мусульман, читайте в завтрашнем номере