В субботу исполнилось 10 лет со дня начала боснийской войны -- самого длительного и кровавого конфликта в Европе со времен второй мировой. 6 апреля 1992 года Евросоюз признал независимость от Белграда югославской республики Босния и Герцеговина. В тот же день сербы обстреляли в Сараево демонстрацию мусульман, начались боевые действия, продолжавшиеся 3,5 года. Война, вернувшая Балканы к нравам средневековья, ужаснула цивилизованный мир, тщетно пытавшийся умиротворить боснийских сербов, хорватов и мусульман. Усилия разнообразных посредников и контактных групп разбивались о жгучую ненависть «братских народов», цинизм и амбиции их вождей. В конце концов инициативу взяли в свои руки американцы, силой заставившие противников, прежде всего сербов, сесть за стол переговоров и договориться о создании странного образования под протекторатом мирового сообщества. Именно Босния стала полигоном для испытания концепции «принуждения к миру», которая затем была взята на вооружение Западом и в гораздо более широкой форме использована во время косовской кампании НАТО. В преддверии годовщины начала войны варшавский корреспондент газеты «Время новостей» Денис ЗАЙЦЕВ встретился с экс-премьером Польши Тадеушем МАЗОВЕЦКИМ. В 1992--1995 годах он был специальным посланником Комиссии по правам человека ООН в бывшей Югославии.

-- Десять лет назад началась война в Боснии. Что это, по-вашему, была за война? Почему усилия дипломатии и многих политиков ни к чему не привели, а о результате начали говорить только после массированных бомбардировок?

-- Это была югославская агрессия против нового государства, признанного Объединенными Нациями. Ее потом стали трактовать как гражданскую войну, но я считаю это политической ошибкой. «Красные» не признали появления независимой Боснии и Герцеговины, сербы пошли в атаку. Сербский гегемонизм, мечты о Великой Сербии превратились в агрессивный национализм. Неэффективность же действий международного сообщества, по-моему, связана именно с тем, что, защищая признанное государство, ко всем сторонам конфликта отнеслись одинаково. В этом отразилась европейская политика на Балканах: одни поддерживали этих, другие -- тех. К тому же мировое сообщество фактически приняло результаты этнических чисток. А ведь это было действительно страшно: около двухсот тысяч погибших, массовые изнасилования, да и вообще много ужасных вещей, от одного перечисления которых мурашки бегут по телу.

-- Можно ли сказать, что ради завершения войны Запад вступил в торг с Милошевичем?

-- Да. Хотя бы в том смысле, что свершившиеся ужасы были восприняты как данность. И Запад пошел на переговоры с Милошевичем.

-- Как вы оцениваете Дейтонские соглашения?

-- Двояко. Они положили конец войне -- это хорошо. Но государство Босния и Герцеговина -- абсолютно искусственная конструкция, потому что фактически состоит из двух подгосударств: хорватско-мусульманской федерации и сербской республики. И я сам видел, как тяжело функционирует это образование. Разный административный уклад, государственные институты не приведены к общему знаменателю, все это предмет бесконечных споров. Между тем есть много насущных проблем, таких как условия возвращения беженцев и оздоровление экономики, которая еще связана путами военного времени и далека от правил свободного рынка. И все-таки эти соглашения надо выполнить, а потом думать об их изменениях в направлении создания нормального мультиэтнического государства с гарантией прав для всех проживающих в нем народов.

-- А как вы считаете, справедливо ли, что в Гааге из зачинщиков войны судят только Милошевича?

-- Суд в Гааге добивается также ареста Караджича и Младича. Эти трое наиболее виновны. Есть и другие лица, которые предстали или предстанут перед судом. Но всех виновных в преступлениях на Балканах в Гааге просто не в состоянии осудить. Их должны судить местные, конечно же независимые, суды. В Боснии мне рассказали об инициативе созвать, как это было в Южной Африке после апартеида, комиссию правды и примирения. Это не суд в привычном понимании, но очень важный орган преодоления взаимной ненависти. Пострадавшие могли бы обо всем высказаться с открытой трибуны, что очень важно. По мнению инициаторов этой комиссии, она должна состоять из беспристрастных и морально незапятнанных людей и не иметь ничего общего с политикой. А созвать ее должен генеральный секретарь ООН.

-- Вы сами готовы поехать в Гаагу и дать показания?

-- Показания должны давать очевидцы, пострадавшие. Сам я не был непосредственным свидетелем преступлений, при мне не стреляли и не убивали. Но много, конечно, знаю из первых уст. Так что если суд захочет выслушать мои суждения, отказываться не буду. Свидетельством же могут служить мои доклады, которые я готовил в 1992--1995 годах. Они не устарели.

-- Невольно вспоминаю нашу беседу после вашего отказа продолжать миссию наблюдателя ООН по правам человека и ваше разочарование отсутствием реакции Запада на ваши доклады...

-- Да, я был разочарован реакцией политиков, но это совсем не значит, что для суда мои документы не имеют ценности.

-- Милошевич умело использует трибуну суда. Благодаря телетрансляциям его популярность на родине выросла...

-- Вот именно... Милошевич делает из этого политическое шоу. Но судьи-то ответить тем же не могут, они придерживаются процедуры и прежде всего стремятся доказать непосредственное участие Милошевича в преступных решениях. Например, что сербская армия, действовавшая в Боснии, была на денежном довольствии Белграда. Суд -- это не театр.

-- Как вы относитесь к решению создать новое государство Сербия и Черногория с несколько странным укладом? Может ли это стать моделью для подражания, ведь подобная ситуация требует разрешения во многих конфликтных точках?

-- Мне трудно ответить. На Балканах нет решений, которые бы не рождали трудностей. И все-таки это шаг к стабилизации, потому что отделение Черногории только подлило бы масла в огонь, который не прочь поддержать экстремисты в Косово и Македонии, да и в самой Черногории. Но я бы не искал здесь какого-то образца, потому что исходить надо из природы каждого конфликта и сложившихся вокруг него обстоятельств.

Тадеуш Мазовецкий, первый некоммунистический премьер послевоенной Польши, был одним из первых мировых политиков, которые начали бить тревогу по поводу зверств, творившихся на Балканах, -- военных преступлений, этнических чисток, пыток военнопленных, самосудов и массовых убийств. Мазовецкий подготовил 18 докладов, в которых призывал ООН и другие международные организации к немедленным действиям. В 1995 году в знак протеста против равнодушия международного сообщества он отказался от должности спецпосланника ООН в бывшей Югославии, лаконично обосновав свое решение: «Не могу участвовать в мнимом процессе защиты прав человека». На днях Мазовецкий вернулся из Сараево, где находился по приглашению клуба интеллигенции «Круг 99», который совместно с Международным центром мира выдвинул его кандидатуру на Нобелевскую премию. В боснийской столице именем Тадеуша Мазовецкого собираются назвать улицу.