Единственное конкретное пожелание, которое высказала российским властям первый замгендиректора МВФ Анне Крюгер во время своего визита в Москву, -- ускорить банковскую реформу. «На наш взгляд, в этой области необходимо добиваться повышения конкуренции и создания организационных основ для такой конкуренции», -- заявила она вчера на итоговой пресс-конференции. Именно неопределенность в реформировании финансового сектора, считает она, является основным препятствием на пути притока иностранных инвестиций в Россию. Новый глава ЦБ Сергей Игнатьев, по впечатлениям г-жи Крюгер, «согласен с необходимостью проведения реформ, но прежде чем он возьмет на себя обязательства по конкретным мерам, ему нужно некоторое время, чтобы разобраться в вопросах».

Совет активнее способствовать конкуренции в банковском секторе выглядит как очевидный, но повторяется Фондом уже несколько лет и пока весьма своеобразно воспринят российскими властями. Хотя международные чиновники и не говорят об этом вслух, им было очень трудно приветствовать принятие в конце прошлого года совместной Стратегии развития банковской системы правительства и ЦБ -- слишком неамбициозным и осторожным оказался этот документ как по содержанию мер, так и срокам их принятия.

Собственно, банковская реформа -- наилучший пример того, как в России воспринимали рекомендации МВФ за все годы реформ. Участники дискуссии о роли Фонда в экономической политике России, которая состоялась вчера в рамках международной конференции «Экономический рост: после коммунизма», оценили восприимчивость российских властей к советам МВФ очень невысоко. «Мы недавно обсуждали этот вопрос с Мишелем Камдессю, -- сказал бывший глава представительства МВФ в России Мартин Гилман, -- и он сказал, что считает российские реформы 90-х годов чисто российским продуктом. По его мнению, 99% политики формировалось российскими властями, и лишь 1% -- Фондом». Г-н Гилман объясняет эту ситуацию не только отсутствием у российских властей политической воли к реформам, но и невозможностью такую волю проявить. «Во многих случаях переговоры велись как бы в вакууме. Было непонятно, где и каким образом могут быть приняты те или иные решения, слишком много было центров власти», -- говорит он. Одновременно бывший чиновник МВФ сетует на то, что и Фонд ставил перед собой реальные цели и не ставил перед властями задач, которые по политическим или даже историческим причинам они не могли решить: «Мы работали в ситуации, когда власти (после распада экономики СССР. -- Ред.) лишились рычагов воздействия на ситуацию».

Подобная оценка роли Фонда не попытка уверить в безошибочности его политики, а осмысление весьма сложных реформ. Ошибки Мартин Гилман как раз признал. Главная, по его мнению, состояла в том, что Фонд преждевременно настоял на отмене экспортных пошлин на нефть, пока цены находились еще на высоком уровне. «Мысль состояла в том, чтобы создать альтернативную систему наполнения бюджета, основанную на налогообложении прибыли», -- говорит г-н Гилман. Упрек же в жестком сдерживании валютного курса в период «валютного коридора» он скорее отвергает, поскольку совет постепенно отпускать курс в конце 1997 года российские власти отвергли именно как «политически невозможный».

Евгений Ясин, подводя итог разговора, согласился с выводом Камдессю (хотя и назвал его излишне скромным), но весьма своеобразно охарактеризовал «моральное» влияние Фонда: «МВФ играл роль Политбюро ЦК КПСС, поскольку русским надо было кого-то бояться, и мы боялись Фонд». Сейчас, хочется добавить, Россия избавилась от страха.