ОРТ выиграло негласный тендер на экранизацию приключений Эраста Фандорина, предложив автору самые привлекательные условия, главным из которых была готовность на большой бюджет, а значит, на хорошую пленку, костюмы, декорации, профессионального оператора со всем современным операторским хозяйством, разумное количество съемочных дней. Нет сомнений, что результат не во всем удовлетворил продюсеров: следы взаимных неудовольствий слишком ясно читались в поведении участников кампании, предшествовавшей премьере телефильма «Азазель». Тем не менее на ОРТ постарались поддержать премьеру всеми доступными телевидению способами, включая беспрецедентные условия показа: весь воскресный вечер, с шести часов, был отдан фильму и его косвенной рекламе. В телешоу «Кто хочет стать миллионером» игрокам -- исполнителям главных ролей в фильме «Азазель» задавали вопросы, связанные с фактурой романа, а в еженедельном выпуске познеровских «Времен» гостем и «свежей головой» был приглашен режиссер фильма Александр Адабашьян. Тем самым было продемонстрировано: заказчики продукта продолжают считать его общественно важным и сделали все, чтобы результат был замечен как можно большим числом зрителей. Уступая их пожеланиям и уважая заявленный масштаб события, отдел культуры газеты «Время новостей» для большей репрезентативности поручил провести вечер с каналом ОРТ нескольким обозревателям.
Симметричный ответ

Вот и экранизировали Бориса нашего Акунина. А скоро, между прочим, собираются и спектакль по одному из его произведений поставить. Взялся за это дело Алексей Бородин, главный режиссер Российского молодежного театра. Об экранизации чуть позже. Сначала несколько слов о театральных перспективах акунинских романов. Уверена, что они плачевны. Сценическая практика показывает, что выдающиеся спектакли появляются или при обращении режиссера к классическому тексту, или же при постановке какой-нибудь сущей безделицы (скажем, потрясающий «Квадрат» Някрошюса, в основу которого легла слабенькая повесть малоизвестной писательницы). В первом случае режиссер интерпретирует (то есть отсекает смыслы), во втором -- эти смыслы надстраивает. В первом случае мы видим движение вглубь, во втором -- вверх. Что делать с акунинскими произведениями, не совсем понятно. Исследовать их глубины (неважно -- психологические, метафизические или социокультурные) странно. Какие уж там глубины! Но никаких новых смыслов над акунинским базисом тоже не надстроишь. Под ногами все время будут путаться надстроенные самим автором реминисценции, аллюзии, игры со стилем и в стиль. То же с персонажами. История знает немало примеров, как какой-нибудь великий артист блистал на сцене в роли ходульного злодея или, наоборот, романтического героя из третьестепенной пьески давно забытого автора. Но акунинские персонажи -- особый случай. Они картонные, но картонки эти раскрашены так ярко и замысловато, что наращивать на них плоть как-то боязно. А вдруг разрушишь всю их аллюзионно-постмодернисткую красоту. Продвинутая общественность за такое по головке не погладит. В этом смысле куда проще сыграть не только любого персонажа Агаты Кристи, но и агента национальной безопасности вместе со всеми ментами на улице разбитых фонарей. О Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне говорить не приходится. Это же радость одна таких героев играть. Иными словами, ставить с надеждой на успех (не сиюминутный, всей мощью ОРТ поддержанный, а настоящий -- по гамбургскому счету) автора, который косит под простодушного, а на самом деле себе на уме, который детективную интригу плетет, а сам все время образованность свою показать хочет, -- лучше не стоит. Сам же в дураках останешься.

Вернемся теперь к «Азазелю». Думаю, выдающийся фильм по роману Б. Акунина невозможно снять в той же степени, в какой невозможно поставить выдающийся спектакль. Аллюзии и реминисценции не подлежат воплощению (то есть облачению в некую -- театральную ли, кинематографическую ли -- плоть). Они по определению бесплотны и абстрактны. Постмодернистские игры со смыслами будят фантазию режиссеров и артистов гораздо меньше, чем самый распоследний литературный трэш. И в этом смысле все претензии к Адабашьяну -- «что же вы, батенька, такое нам наваяли -- скучно, претенциозно, герои все какие-то ненастоящие» -- на мой взгляд, безосновательны. И герои ровно такие, как у самого Акунина. И претензий ничуть не больше, чем в романе. И лукавая постмодернистская суть передана по полной программе -- тут вам и гравюры оживают, и кинематографические кадры превращаются в рекламные объявления из старинных журналов и газет. Так что показанный нам в воскресный прайм-тайм «Азазель», на мой взгляд, весьма точный кинематографический аналог литературного первоисточника. Точный не в частностях, а по сути. Чего стоит хотя бы кадр, в котором оторванная бомбой ручка героини продолжает игриво перебирать пальчиками. Смотришь на этот кадр -- и сразу становится ясно. Все это понарошку. Как и у Акунина. Это не жизнь, пусть даже увиденная глазами беспомощного беллетриста вроде Александры Марининой, а игра в бисер. Литературные достоинства этой игры -- отдельный разговор. Но ясно, что ни высокий образец кинематографического искусства, ни всенародно любимый народом фильм на такой основе снять невозможно. Можно снять сериал -- стильный и ироничный, скучноватый, но не пошловатый, с выдумкой, но без вдохновения. В общем, такой, смотреть который три с половиной часа кряду можно лишь в случае, если на следующий день тебе нужно непременно написать текст на полосу «Культура».
А вы чего хотели?

Прямо перед премьерой «Азазеля» я читал свежий номер «Вопросов литературы» и наткнулся на изящную формулировку: «Акунин -- это маленький пикуль для антипикулевского электората» (Елена Черняева). Близко к истине, но все же не вполне точно. Во-первых, Акунин совсем не «маленький», а фамилию автора «Фаворита» лучше бы писать с заглавной буквы. Во-вторых, граница меж «электоратами» двух беллетристов никак не на замке.

Когда двадцать лет назад либеральные критики бранили Пикуля за невежество, популизм и черносотенство, в их благородных по посылу текстах сквозила некая фальшь. Да, Пикуль некритически работал с источниками и ляпал анахронизмы, но таков удел всякого исторического беллетриста, а Пикулев «материал» был обилен, разнообразен и «вкусен». Да, Пикуля глотали продавцы, парикмахеры и партработники, но из-за них не стали бы профессионалы бряцать увесистыми аргументами -- их заботили инженеры, врачи, учителя, читавшие Пикуля с куда большим азартом, чем серьезных исторических романистов -- к примеру, Юрия Давыдова или (стоящего на совсем иных -- условно говоря, «националистических» -- позициях) Дмитрия Балашова. И патентованных интеллектуалов Пикуль весьма занимал -- хотя бы как человек, сорвавший крупный куш. Что же до «идеологии», то извлечь ее из наваристого бульварного месива могли только те, кто без всякого Пикуля заимели те или иные (но вполне определенные) воззрения на Россию, революцию, государственничество, евреев и прочие «интересные материи». Пикуля корили (не только либералы, но и газета «Правда») за русопятство и ксенофобию, но с не меньшим успехом ему могли инкриминировать глумление над историей России -- страны, где хоть при Анне Иоанновне, хоть при Екатерине Великой, хоть при Николае II только и делали, что били морды, интриговали, любострастничали, жрали, грабили, врали, парились в банях и мучились похмельем, страны, где всегда правили фирменные дебилы, а умный человек оказывался лишним, страны самоваров, тараканов, ухватов, таинственных прелестниц, философствующих уголовников и гуляющих по столичным улицам бурых медведей. Перечитайте -- убедитесь -- и найдите пять отличий от прозы либерала Акунина.

Русская история у Пикуля была товаром разом «экспортным» (магазин «Березка») и «импортным» (Голливуд). По-нашенски, но не хуже, чем у них. Такая установка сама собой подразумевала как вторичность (зависимость от образчиков), так и глубинную двусмысленность. Проще говоря -- цинизм. Русофилам -- златоглавую с конфетками-бараночками, русофобам -- заспанный и загаженный Глупов; была бы доступная занимательность да «фламандская» пышность, а за «моралью» дело не станет. Примерно так же -- только умнее, изысканней, глумливее -- работал первый отечественный «голливудец» и главный радетель национальной самобытности Никита Михалков. (На мой взгляд, не только в «Сибирском цирюльнике», но и в трепетно любимых просвещенным сообществом «Неоконченной пьесе...», «Пяти вечерах», «Нескольких днях из жизни Обломова» -- всегда.) Совсем не случайно имя Михалкова всплывало в связи с экранизацией акунинского «Статского советника»: рыбак рыбака видит издалека. Так же не случайно обращение к «Азазелю» михалковского наивного сотоварища Александра Адабашьяна. Михалков без Пикуля обходился -- обошелся (и обойдется) и без Акунина. Сам с усам, он верно почуял: при обработке вторичного продукта тот неизбежно станет «третичным», фальшивая суть полезет из всех щелей. Так и вышло.

Иначе с «фандоринским проектом» и быть не могло. Художнику тут делать нечего. Крепкому ремесленнику, что мог бы спроворить типовую развлекуху (вроде «Петербургских тайн»), -- тоже. Во-первых, потому, что в повестке дня стоит не нормальный сюжетно-костюмный сериал, а «культовый феномен» -- с соответствующими интеллектуальными прибамбасами, русофобско-русофильскими двусмысленностями, подмигиванием и кукишами в кармане. А во-вторых, потому, что Акунина все равно смотреть будут. Ведь убедили уже «электорат» (или, по крайней мере, самих себя): есть на Руси великий писатель. Массовый, но элитарный. Игровой, но серьезный. Культурный, но попсовый. Нас (умных) развлекающий, их (быдло) просвещающий. Добавим своей рекламы к трехгодичному пиару -- посмотрят как миленькие. А там -- трава не расти. И если на несколько вечеров фильм не тянет, то уж один-то точно «пипл схавает». Выигрыш продюсеров очевиден. Выигрыш Акунина -- тоже: как же, его «изысканную» прозу не поняли, опошлили, загубили неловкой режиссурой! (Все это мы еще прочтем. И не раз.) В проигрыше -- достойные актеры, которым нечего играть, и Адабашьян, на которого все шишки повалятся. Но жалеть их как-то не получается: чать, гонорары получили.

В позднюю перестройку наша элита негодовала: теперь всякая шваль будет так же, как мы, читать Мандельштама, Булгакова и «Москву--Петушки»! В 90-е -- упоенно гундела о конце искусства и пагубе идеологий, вольно или невольно стимулируя не только стеб, вторичность, пошлость, но и элементарную профнепригодность. За что боролись, на то и напоролись. Какой из Акунина писатель, я знал и раньше. Теперь знаю, какой из него деятель масскульта.
Муляж симулякра

Удивляет уверенность в том, что если хочешь получить качественный продукт, надо истратить на него много денег. То есть в странах с цивилизованным рынком это безусловно так. В России же прямой зависимости нет. Имея даже небольшой опыт потребителя товаров и услуг, легко убедиться, что от вложенных денег результат обычно зависит мало. В случае с «Азазелем», имевшим один из самых больших бюджетов на нашем ТВ, радует хотя бы отсутствие обратной зависимости: вложенные средства не привели к задуманному прорыву, но зато обеспечили минимальное качество. Однако не больше. Основные претензии: действие не увлекает, детективная загадка не интригует, просмотр можно оборвать на любом месте. Для развлекательного сериала с одним из самых популярных героев отечественного детектива недостаток существенный и, главное, обидный.

Почему же результат столь очевидных стараний продюсеров и создателей так далек от замысла?

Одно из возможных объяснений возникает из контекста, в который волей руководства канала был вставлен фильм. Во время игры в «Кто хочет стать миллионером?» актеры -- в первую очередь Сергей Безруков и Илья Носков -- блистательно продемонстрировали полное отсутствие интереса к эпохе и антуражу рассказываемой ими в фильме истории. Дело не в том, что они не читали или невнимательно читали первоисточник (как, впрочем, боюсь, и многое другое). Но пренебрежение простыми фактами, связанными с жизнью своего персонажа, может означать лишь крайнюю степень равнодушия к предмету. Равнодушия, неминуемо заметного на экране, вызванного не только актерским легкомыслием, но и отсутствием заразительности у происходящего на съемках. Получается, что атмосфера работы над этой ироничной по замыслу стилизацией прошлого века не обладает достаточным магнетизмом, чтобы завоевать внимание участников процесса, заставить хотя бы на короткое время всерьез погрузиться в эту игру.

По окончании фильма началась программа «Времена». Еще до того, как появившемуся в кадре режиссеру Адабашьяну был задан вопрос о том, доволен ли он своей работой, в первые минуты новостей привычно, без эмоций сообщили про три взрыва в окрестностях Грозного, про «уазик», в котором погибли люди. Невольная параллель с бутафорским, пустяшным, не вызвавшим никаких серьезных чувств взрывом, которым только что закончился фильм, заставила задуматься о странном свойстве телевизионного пространства. Насильно объединенные, но разные по аудитории и задачам передачи оказались иллюстрацией эффекта анестезии, свойственного сегодня любой информации, транслируемой через ТВ. Но если Познер все делает для того, чтобы проблемы импорта куриных окорочков хотя бы на час показались телезрителю личными и важными, то авторы фильма «Азазель» как будто нарочно отключили все связи с жизнью, с реальными эмоциями, с тем, что заставляет над вымыслом слезами обливаться, или смеяться, или ужасаться, и вообще -- реагировать.

Телевидению еще как-то удается сохранять дыхание жизни в бытописательных сериях, посвященных будням уголовного розыска. Однако более сложная задача синтезировать условное игровое пространство мифологизированной культуры -- а именно эту задачу ставят перед собой как постановщик «Азазеля», так и многие другие телевизионные режиссеры -- решительно не удается. Получается какой-то муляж симулякра.


Не читал -- но скажу

«Притупилась чувствительность зрителей!» Так, кажется, пели странствующие комедианты из детского фильма-сказки десятилетней давности. Притупилась, притупилась! Еще как притупилась. Сами выбрали себе в кумиры Акунина. Сами захотели видеть его героев на телеэкране. Ни одного романа модного автора, признаюсь, не открывал. Посмотрев фильм, снятый по собственному сценарию романиста, понял, что и не открою.

В одном из интервью Борис Акунин рассказал, что Александр Адабашьян «попытался перевести аллюзивность из текстуального ряда в видеоряд». Точнее, выстроил многие мизансцены, буквально процитировав известные картины передвижников. Узнаются «На бульваре» Маковского, «Земство обедает» Мясоедова, «Незнакомка» Крамского... Можно назвать эту «аллюзивность» по-другому: простота хуже воровства. В любых фильмах прямые заимствования из смежных визуальных жанров за редким исключением не прибавляют вкусной «эпошистости», а наоборот. Разрушают доверие зрителя, выдавая наивность мысли и беспомощность воображения режиссера и оператора. «Азазель» как раз тот случай. К тому же мир вещей, приметы времени не образуют у Адабашьяна параллельного плана повествования. Они мертвы, напоминают бутафорский реквизит театральных водевилей. Особняки времен эклектики сняты так банально и буднично, что ждешь: вот сейчас в кадр вырулит какой-нибудь «бэ-эм-вэ» сотрудника арендующей памятник архитектуры фирмы. Тем наивнее смотрятся вклеенные в этот картонный мир «живые картины», разыгранные статистами. Как снимать «эпошистость»? Ответ даст сериал «Пуаро Агаты Кристи». Вот где чистота жанра и безупречный вкус.