«Когда к концу 70-х годов я утвердился в печальном выводе, что не смогу быть писателем жизни, так как не имею таланта, а описывать жизнь без таланта может тот, кто, скажем, покорял Полюс или ловил тигров, а я лишь выпивал и читал книги, я решил сделаться писателем литературы, т.е. критиком». Так Сергей Боровиков предваряет публикацию своего «ненаписанного филологического романа» «Крюк» («Знамя» №11). Роман мне нравится -- как в своей «жизненной» части (саратовские пьянки-гулянки, отягощенные любовными приключениями), так и в части «филологической» (картинки из жизни литераторов-«патриотов»). Жаль, что остался «Крюк» не дописанным, но речь о другом. Не нравится -- и сильно не нравится -- мне мысль Боровикова о том, что «свойство романа делаться филологическим, это, как сифилис, -- не позор, а несчастье». Равно как и противопоставление «писателей жизни» «писателям литературы». И того же разлива антитеза «писатели-художники -- писатели-нехудожники». К первым Боровиков относит Толстого, Чехова, Бабеля, Гайдара, Носова, Катаева, братьев Вайнеров; ко вторым -- князя Одоевского, Эренбурга, Олешу, Герцена, Мережковского. Автор «Крюка» вроде бы шутит, но (подобно всем остроумным людям) на деле он весьма серьезен. Так вот. Во-первых, Одоевского, Герцена и Мережковского мне читать интереснее и важнее, чем Катаева с Гайдаром (интеллектуальный и эмоциональный «прибыток» больше), а различия меж Бабелем и Олешей не могу постигнуть смолоду. Во-вторых, хотя иные «писатели литературы» и выбрали сию стезю из-за неудачи (реальной или предполагаемой) на поприще «писательства жизни», хотя для кого-то из них критика -- только трамплин для прыжка в литературу, правило это не универсально. Я, к примеру, о беллетристике никогда не грезил, надеюсь и дальше заниматься своим делом. (Впрочем, зарекаться от писательства все равно, что от сумы и тюрьмы.) Мне радостно, когда коллегам (критикам или филологам) удается проза. Я ценю опыты скрещения «писательства жизни» с «писательством литературы». Но далеко не все, а «счастливые», как у того же Боровикова, автора постепенно растущей замечательной книги «В русском жанре» (см. очередные фрагменты в «Новом мире»), -- неповторимые, выражающие авторскую личность. Чему «филологизм» только способствует. Как и «жизненный опыт». Если у литератора есть голос (не равный «технике») и судьба (не равная «трудной жизни»). А если нет? Статистикой не занимался, но мнится, что процент дурных критиков примерно равен проценту дурных беллетристов. Процент дурных «как бы писателей», авторов «вкусной эссеистики», явно выше. Только тыкать в них перстом (равно как и дурных критиков) считается делом зряшным. А вот о серых «писателях жизни» положено высказываться.

Увы, сказать о повести Ильи Кочергина «Помощник китайца» («Знамя») я могу только приведенными выше словами Боровикова. Сибирская экзотика (эквивалент «покорения Полюса» или «ловли тигров») не помогает. Как и заглавный китаец -- бизнесмен, у которого одно время служит рассказчик. Невыносимо скучно описаны бедность героя, его мытарства в постперестроечной Москве, неприязнь к теще, разборки с женой, службы, аферы, пьянки, мечтания... Надо бы бедолаге сочувствовать, а не удается. Вязнешь в насквозь вторичном тексте (кило чернухи, толика иронии, воспоминания детства, призрачная прабабка и какие-то полунамеки невесть на что), где в жизнеподобных декорациях бродят картонные персонажи. Сто раз описанные и безликие. Кочергин, судя по всему, автор молодой. «Молодые реалисты» у нас работают по стандартному рецепту: что вижу (вижу грязь, дурь, безденежье на фоне «другой» -- роскошной и манящей -- жизни) -- о том пою. Редко их проза обходится без «себя, любимого» -- от зеркала младое племя (что «реалисты», что «постмодернисты») оторваться не могут. Вот и Роман Сенчин (сочинитель тоже молодой, тоже специализирующийся на «свинцовых мерзостях», но уже изрядно раскрученный) разворачивает свой перечень «болей, бед и обид» в романе «Нубук». Таком же скучном, как предыдущие опусы самого Сенчина или «Помощник китайца». Вся разница в том, что «Нубук» печатает не «Знамя», где зачиналась карьера Сенчина, а «Новый мир» (№11, окончание в декабрьской книжке -- дочитывать придется; «в надежде на чудо»). Еще в начале этого года «Новый мир» анонсировал кочергинского «Помощника китайца». Рокировочка. Шила и мыла.

Тут бы и возопить: я лучше критиков с публицистами почитаю. Благо, материал есть. В «Октябре» (№10), интересна статья Ярослава Шимова «Четвертый Рим, или Бессилие сильных» -- об утрате европейско-американской идентичности (кстати, рекомендую книгу Шимова «Перекресток. Центральная Европа на рубеже тысячелетий» -- М., «Прагматика культуры); в «Знамени» Наталья Иванова умно и азартно анализирует «Сезон скандалов» (книгу Войновича о Солженицыне); там же Карен Степанян в «Заметках неполиткорректного», оттолкнувшись от сборника статей Александра Архангельского, ведет глубокий и страстный разговор о крайне больных и важных проблемах; в «Новом мире» -- упоминавшийся Боровиков... А дальше что (кто)? Ладно, пропустим фамилии патентованных интеллектуальных соловьев. (Хотя одну назову -- в «Октябре» Михаил Задорнов пишет про «Египет»; так же «через губу» и так же пошло, как про все остальное.) Но что сказать, если в рецензионном разделе «Нового мира» превозносятся романы Александра Эбаноидзе и стихи Глеба Шульпякова? Если «Октябрь» выводит в большие поэты Олега Чухно и славословит Вячеслава Пьецуха? (Есть, есть у рецензий авторы. Только этих «имен» от меня не дождетесь. Уже оскоромился, назвав рецензируемых.) Если в «Знамени» Борис Хазанов на полном серьезе критикует «книгу для учителя» о «русском литературном зарубежье», состряпанную Олегом Михайловым, литератором-халтурщиком, чье невежество равно его же оголтелой «партийности»? Какая тут литература? Какая жизнь?

К счастью, читатели могут всю эту серо-буро-малиновость просто не замечать. Потому что в «Октябре» напечатана «Стрела Голявкина» Людмилы Бубновой -- очень «голявкинская» повесть о замечательном писателе и невероятном человеке. Потому что в «Знамени» Евгений Пастернак публикует переписку своего отца с Роменом Ролланом. Потому что в «Новом мире» есть подборка стихов Владимира Салимона. Потому что два журнала отмечены новыми «опытами» Марины Вишневецкой, а реферировать и анализировать как «Опыт принадлежания» («Октябрь»), так и «А. К. С. (Опыт любви)» («Знамя»), я просто не могу. Горло перехватывает. Бывает такое и с критиками. Редко. Свидетельствует о недостатке профессионализма. Может, потом пройдет. «Опыты» издательство «ЭКСМО» намерено выпустить уже в этом году. И совсем не обязательно двигаться к непостижимой, мучительной и волшебной прозе Вишневецкой по «пригоркам и ручейкам», что неминуемы для тех, кто добровольно и сознательно стал «писателем литературы», т.е. критиком.