Январь традиционно считается месяцем праздников, когда и население, и управляющий страной аппарат празднуют и отходят от праздников. Однако первый месяц 2002 года оказался богат на события экономического рода. Прокомментировать их газета «Время новостей» попросила заместителя генерального директора холдинга «Интеррос», президента фонда «Центр развития» Сергея АЛЕКСАШЕНКО.

-- Сергей Владимирович, что, на ваш взгляд, было самым интересным и значимым в январе?

-- Высокие темпы инфляции, которые Госкомстат оценивает на уровне около 2,5%, то есть 30% годовых. Это означает, что про 12% инфляции по итогам года можно больше не вспоминать и скорее всего следует ожидать по итогам года не меньше 15% .

Из интересных, но ожидавшихся событий следует вспомнить отставку министра путей сообщения Николая Аксененко. У него были мощные ресурсы защиты, но в результате он проиграл. Насколько глобально, пока сказать трудно. Новый министр скорее похож на временно исполняющего обязанности и не имеет какой-то самостоятельной позиции. Фадеев очень быстро сдал все экономико-идеологические «опорные точки», на которых стоял его предшественник. В ответ на все претензии, предъявлявшиеся МПС, он сказал: «Хорошо, не настаиваю, не настаиваю».

Человек с такой позицией, наверное, очень удобен властям, поскольку не доставляет проблем. Но с точки зрения долгосрочной перспективы все понимают, что реформа МПС объективно необходима, и делать ее можно только из кресла начальника. Но если к середине года будет создано РАО РЖД (Российские железные дороги), центр денежных потоков переместится именно туда. Концепция реформирования МПС до сих пор не утверждена, и как она будет реализовываться, пока не ясно. И от того, кто возглавит РАО РЖД, будет зависеть и скорость реформ, и то, как они будут проходить. Потому что ни консультанты, ни правительство при всем своем желании не смогут уделять этому 100% времени. И тогда будет ясно, что назначение на должность министра никакой роли не играет. Это просто передышка. Должен быть кто-то «местоблюстителем», когда идет дележ пирога. Так что событие это случилось, но мне кажется, что никаких долгосрочных последствий оно иметь не будет.

-- А какие решения будут иметь последствия?

-- Очень важным событием, на мой взгляд, была дискуссия вокруг тарифов естественных монополий. Думаю, что по ее итогам напрашиваются определенные выводы. Во-первых, высокие темпы инфляции на политическом уровне, на уровне президента воспринимаются в первую очередь как недостаток в работе правительства. Это не может не радовать, так как я лично считаю, что высокая инфляция не может сопровождаться высоким экономическим ростом и оздоровлением экономики. Высокая инфляция -- это всегда вред. Ведь в первую очередь инфляция -- это налог на доходы населения. Корпорации прячут доходы в доллары, а население вынуждено жить в рублевой зоне. Не говоря уж о том, что инфляция подрывает все инвестиционные стимулы для предприятий, работающих в рублевой экономике.

И у меня ощущение, что за последние месяцы у значительной части населения сформировались достаточно высокие инфляционные ожидания, а это мина замедленного действия. Поэтому хорошо, что правительство задумалось, как бороться с этим злом. Но оно выбрало, на мой взгляд, наименее удачное решение, наименее эффективное, когда стало ограничивать рост тарифов на продукцию естественных монополий. Нельзя забывать о том, что инфляция -- феномен в первую очередь денежный. Конечно, тарифы естественных монополий влияют на общий уровень цен. Но нужно помнить, что в прошлом году темпы роста оптовых цен были существенно ниже розничных. Все тарифы в основном ложатся на производителей, а на потребительские цены влияют весьма опосредованно. И если розничные цены выросли в прошлом году на 18,6%, то оптовые -- меньше чем на 11%. Герман Греф, министр экономического развития, приводил цифры, показывающие, что дополнительные 10% повышения тарифов естественных монополий дают примерно 1,5% повышения оптовых цен. Если предположить, что в прошлом году мы бы повысили тарифы на 20%, это дало бы не 10-процентный рост оптовых цен, а 13--14-процентный. Розничные же цены поднялись бы не на 18,6%, а на 19%.

-- То есть, на ваш взгляд, решение правительства экономически неоправданно.

-- Считаю, что решение не поднимать тарифы по первоначальному плану (в среднем на 35%) абсолютно конъюнктурное, и рассчитано только на то, чтобы в этом году минимизировать инфляционную угрозу. Думаю, что особой «угрозы» для инфляции такое решение не представляет, это уже проходила и Россия, и другие страны. Проблема динамики тарифов -- проблема долгосрочная, платой за отказ от решения которой может стать острейший энергетический кризис в стране. С большой долей вероятности можно сказать, что ни в этом, ни в следующем году этот кризис не случится. Это проблема не краткосрочной перспективы. Принимая свое решение, правительство отмахнулось от мыслей о том, как эти проблемы будут решаться позднее и какая тогда будет инфляция.

-- А насколько это положение опасно для самих компаний?

-- И «Газпром», и РАО «ЕЭС» уже заявили о том, что их положение не настолько хорошо, чтобы реализовать инвестиционные планы. Особенно сложное положение складывается в «Газпроме». Компания в принципе не способна обеспечить поддержание добычи газа на сегодняшнем уровне, не говоря уж о наращивании объемов. При нынешней цене на газ на внутреннем рынке разработка новых месторождений становится нерентабельной. Даже для финансирования текущих расходов и инвестиций «Газпром» привлек кредиты более чем на 9 млрд долларов. Но очевидно, что это не выход для компании, чья капитализация составляет немногим больше 13 млрд долларов.

Проблемы РАО «ЕЭС» больше растянуты во времени. Но расчеты показывают, что в середине второго президентского срока Путина Россия может столкнуться с дефицитом электроэнергии. Обсуждение же инвестиционных программ и РАО «ЕЭС», и «Газпрома» свелось к тому, что их надо сокращать. А принятие стратегических решений опять отложено. Одним словом, принятое решение на текущую ситуацию никак не повлияет, но если смотреть чуть дальше, то очевидно, что проблемы у российской экономики возникнут.

-- А какие, может быть, не столь глобальные события показались вам интересными в январе?

-- В январе проявились очередные статистические парадоксы в бюджетно-денежной политике. С одной стороны, рублевые средства коммерческих банков куда-то исчезли, с другой стороны, резервы ЦБ оставались неизменными на протяжении трех недель. Что произошло, сказать трудно, то ли ЦБ какие-то таинственные операции сам с собой провел, или еще что-то. Не меньше удивил Минфин -- его руководство заявляло, что по итогам прошлого года средства федерального бюджета уменьшились на 20 млрд рублей, хотя весь прошлый год Минфин сообщал, что финансовые резервы растут, что накоплено чуть не 3 млрд долларов в течение года, что у нас профицит бюджета огромный. И вдруг выясняется, что средства из федерального бюджета куда-то испарились. Печально, что ответа на эти вопросы мы никогда не получим, но, на мой взгляд, это очень интересные факты.

-- Каковы ваши прогнозы на этот год?

-- Наиболее сложной представляется ситуация на нефтяном рынке. Нефтяники попали в ситуацию, из которой на сегодня не видно хорошего выхода. С середины 1999 года, когда цены на нефть пошли вверх, российские нефтяники начали активно вкладывать деньги в увеличение добычи нефти. И начиная с позапрошлого года стала заметна отдача -- прирост добычи составил 40 млн тонн за два года. Если тенденция продолжится, то в этом году добыча нефти могла бы вырасти еще на 6--7%, еще на 20 млн тонн. России в последние годы удалось значительно увеличить свое присутствие на мировом рынке благодаря ограничениям, накладываемым ОПЕК на своих членов. Теперь и мы пообещали сократить свой экспорт. И получается, что добываемая нефть никому сегодня не нужна. В прошлом году избытки нефти составили примерно 8,5 млн тонн, которые заполнили всю трубу и все хранилища. Если в этом году добыча нефти будет увеличена, то ее физически некуда будет помещать. На экспорт ее гнать нельзя, а внутри цены и так снизились на 40--50%. Если ничего не делать, то может произойти обвал цен и, следовательно, производственная катастрофа, когда нефтяникам придется просто замораживать скважины. И они могут потерять очень большие деньги. Если в прошлом году средняя цена на нефть была 24--25 долл. за баррель, а в этом будет 17 долл., то российская нефтяная отрасль недополучит 7--8 млрд долларов. Если и внутренние цены упадут, то следует добавить еще столько же. Получится, что прошлогодние инвестиции были с нулевым, если не с отрицательным эффектом, и теперь надо проводить обратные инвестиции. То есть не только зря потратили деньги, но и потеряли текущие доходы в огромном объеме. Я считаю, что треть потерь упадет на нефтяные компании, а две трети на федеральный бюджет. Бюджет может недополучить миллиардов десять.

-- Вот она, реальная зависимость бюджета от нефтяной трубы.

-- Да-да, а главное, как я уже говорил, не видно выхода из сложившейся ситуации. Нужно либо сокращать добычу, либо соглашаться на падение цен на внутреннем рынке, либо нарушать договор с ОПЕК. Нарушение соглашения с ОПЕК чревато падением внешних цен. Соблюдение соглашений с ОПЕК приведет к падению внутренних цен. Сокращение добычи приведет к тому, что инвестиции обесценятся, но цены все равно не вырастут. Тем более слабо верится в то, что нефтяники смогут договориться. Эта ситуация, безусловно, будет влиять на общую макроэкономическую динамику, на объемы ВВП. Это «съест» объемы промышленного роста как минимум на один процент, что очень существенно в условиях замедлившегося экономического роста.