В зале «На Солянке» правительство столицы, префектура Центрального административного округа, мультимедийный комплекс актуальных искусств, центр исследования городского управления и самоуправления представили экспозицию «Москва. Вчера -- сегодня -- завтра», посвященную 150-летию со дня рождения московского городского головы Николая Алексеева. Городской голова (председатель городской думы) -- первоначально (со второй половины XVIII до середины XIX века) лицо подневольное, и обязанности у него тяжелые. Его можно назвать главным завхозом города: канализация, водопровод, санэпидстанция, -- все на нем. В выпущенной недавно (1997) Мосгордумой книге «Городские головы» читаем, что в первой половине XIX века городское управление и городской голова «были лишь беспрекословными исполнителями воли губернатора и генерал-губернатора. Лица, занимавшие эти должности, видели в городском голове не представителя выборной власти, а подчиненного им чиновника, призванного доводить до сведения москвичей распоряжения высшей администрации и обеспечивать их выполнение... Генерал-губернатор А.А. Закревский в разговоре с купцами назвал городского голову К.А. Кирьякова дураком; тому ничего не оставалось, как в знак протеста подать в отставку с формулировкой «по болезни». Прибавьте сюда, что должность головы была бесплатная, отнимала много сил, нервов и времени. За редким исключением «городские головы» были купцами, ждущими чинов, орденов и потомственного дворянства в качестве вознаграждения.

Николай Алексеев тоже принадлежал к очень старинной богатой купеческой фамилии. До избрания на должность головы работал в Обществе Красного Креста, Русском музыкальном обществе, готовил Всероссийскую художественно-промышленную выставку 1882 года. «Он и в училищном совете сидит, и в воинском присутствии бушует, и коронационные праздники организовывает, и в земской управе оппозиционным фрондерством занимается, и Николая Рубинштейна хоронит, смущая публику зажженными днем на парижский манер уличными фонарями», -- писал критик А.В. Амфитеатров. Глядя на плоды деятельности Алексеева, запечатленные в отличных фото конца XIX века из собраний Музея архитектуры и Дома фотографии, понимаешь: у генерал-губернаторов (по-нашему мэров) этот человек «мальчиком чего изволите» не был. Зря что ль время его правления недруги называли «алексеевским террором»... Один суровый замок с башнями на фото знаменитого Петра Павлова являлся на деле канализационно-насосной станцией. Другая крепость была Крестовскими водонапорными башнями. Третья -- станцией биологической очистки вод. Могучая архитектура -- деньги на нее тратятся немалые, но государственный бюджет отдыхает. Огромные суммы на городские сооружения находят в результате благотворительных сборов -- пусть бюрократический Петербург завидует.

На стене галереи висят свитки с «Приговором» алексеевской городской думы о сооружении скотобоен, ставших лучшими в Европе; хроникальные снимки строительства Верхних торговых рядов (нынешнего ГУМа). На другом «Приговоре» о правилах извоза написано: «Чтобы кучерская одежда не была разорвана и не имела бы заплат другого цвета».

«Труды и дни» Алексеева сложились в целую сагу о Москве, ее быте, культуре и духе. Среди портретов -- друзья головы: Николай Рубинштейн, Петр Чайковский, двоюродный брат Константин Станиславский. Именно при Алексееве в собственность Москвы перешла Третьяковская галерея. Ее древний «портрет» присутствует тоже. Профессиональная честность и человеческое благородство -- понятия неразделимые. Посмотрите, например, на маленькую фотокарточку «Мясники»: в окружении бородатых мужиков два чеховских интеллигента в песне (не иначе хозяева, «купцы Лопахины» с тонкой и нежной душой и тонкими нежными пальцами), сзади висят освежеванные туши, а в глубине -- иконы с лампадами.

Психиатрическая больница на Канатчиковой даче -- последняя жертва Алексеева Москве, жертва в прямом смысле: 9 марта 1893 года Николай Александрович был смертельно ранен сумасшедшим. Умирая, он просил быстрее завершить строительство больницы на Канатчиковой. 14 марта, в день похорон, до Новоспасского монастыря, места семейного захоронения Алексеевых, его провожала процессия в 200 тысяч человек. Вся Москва скорбела о нем.

В последнем зале выставки почему-то красуются современные фотографии Москвы Владимира Мишукова. Почти все воспевают деяния нынешних градоначальников: тут тебе и Сити, и Центр Мейерхольда на Новослободской, и Новая опера, и Площадь Европы, и новые корпуса Третьяковки. Но «воспеваются» они как-то странно: чтобы в сложных ракурсах и в случайных фрагментах их никто, не дай бог, не узнал. Один эскалатор с моста «Багратион» -- это показать можно, а весь мост как-то неловко что ли. Откуда такая скромность? Оттого, видимо, что рядом с простой и грандиозной «алексеевской» водонапорной башней у Крестовской заставы любая навороченная и фальшивая высотка Сити будет выглядеть неубранной после банкета стеклотарой, «Таней Гроттер» вместо «Гарри Поттера».

Нынешние «горячие головы», конечно, о Москве думают, но немножко в жанре сиквела или ремейка. Вроде многое восстанавливают. Но так, будто для съемок фильма «Сибирский цирюльник». Восстановят -- снимут -- уберут -- перенесут. Вроде любовь к «гению места» хотят населению привить, но какой-то непонятный «гений» не очень внятного «места» -- может, Сингапура, может, Будапешта. Этот «гений», кстати, лучше просекают фоторепортеры Восточной Европы. Загляните, к примеру, в Дом фотографии. Там в рамках «Проекта 24» Юрия Аввакумова открылась выставка фотоснимков венгерского филолога Андраша Фэкете, сделанных им для журнала «Афиша». Ничего себе снимки. Свора собачек бездомных бегает. Влюбленные на фоне космического обелиска ВДНХ целуются. Живописный переулочек к церетелиевскому Петру Первому подлизывается. На Ильинке вывески уютно светятся... Все так. Все хорошо. Но при чем тут Москва, город, о котором с тщанием и усердием пекся достойнейший голова Алексеев, -- непонятно.