В 1931 году двенадцатилетний сын Майкла Салливана-старшего, Майкл Салливан-младший, узнал, кем на самом деле работает его замечательный папа. Работает он Ангелом Смерти -- именно под этим прозвищем он известен всему Чикаго как безжалостный киллер ирландской мафии. В одну из дождливых ночей мальчуган прячется в отцовском авто, едет с ним «по делам» и видит то, чего ему видеть ну никак не следовало. Но на этом беды только начинаются. Сын ирландского главаря убивает жену и младшего сына Ангела Смерти. Салливан-старший убивает главаря, берет сына под мышку, и два Майкла отправляются в путь по дороге разочарований, отчаяния и мести. А в затылки им дышит инфернальный Магуайер -- коллега Ангела по кровавому ремеслу, а по совместительству фигляр, эстет и фотограф, специализирующийся на съемках жертв убийств, в том числе и тех, которые совершил он сам.

Источников у этой истории, рассказанной в «Проклятом пути» оскаровским лауреатом Сэмом Мендесом, несколько. Во-первых, страницы биографий реально существовавших людей: от преданного (во всех смыслах) телохранителя знаменитого чикагского гангстера Джона Луни до нью-йоркского криминального репортера Артура Филлига, который продавал полиции снимки с мест преступления, на которых он неизменно оказывался раньше служителей закона. Во-вторых, собственно «Проклятый путь» не комикс, но именно что «графический роман» Макса Аллана Коллинза и Ричарда Пирса Рейнера. И наконец, в-третьих и едва ли не в-главных -- сверхкультовый японский сериал начала семидесятых «Одинокий волк», более всего известный нашим киноманам по полуторачасовому дайджесту «Убийца сегуна». Именно оттуда позаимствованы и генеральная линия отца-беглеца, и закадровые монологи сына, и неизменно сопровождающие сцены схваток продолжительные дожди, под струями которых выражение «мокрое дело» окончательно теряет переносный смысл. Однако если в том, что касается формы, Мендес достиг известного совершенства (временами американскую проселочную дорогу просто не отличить от средневекового японского тракта; того и гляди, автомобиль Салливана проедет сквозь ворота Расемон), то основной посыл этих фильмов сильно разнится. Одинокий волк Огами Ито был именно что волком, люпусом, кровожадным хищником, охота на которого открыта круглый год. Врагов своих он убивал совершенно по-зверски (неслучайно упоминание про «Убийцу сегуна» можно встретить не только в трудах по японскому кино, но и в справочниках по киноужасам, в разделе «фильмы о резне»). Да и во всем остальном человеческое ему было чуждо. Ито не особенно стеснялся присутствия сына, насилуя попавшихся на пути женщин, и кормил своего детеныша только после того, как насытится сам, чем осталось. А толкать перед собой колясочку наследника на протяжении своего бесконечного пути смерти его заставлял зов крови, необоримый животный инстинкт.

Майкл Салливан-старший в особенном душегубстве и живодерстве замечен не был. Работа есть работа, но от запаха чужого страха он явно не пьянел. Наоборот, ему хотелось, чтобы сын ни в коем случае не повторил его судьбу и вырос настоящим человеком. К сожалению, даже такой выдающийся мастер, как Мендес (доказавший «Красотой по-американски», что он способен перевернуть душу, не прибегая к нижепоясным мелодраматическим кунштюкам), не смог показать это иначе, чем это принято в среднеарифметическом голливудском коллосе, рассчитывающем на очередной «Оскар». То есть вставить в середину фильма, нарушая ритм и эстетику, откровенно мелодраматическую сцену, доходчиво объясняющую непонятливым зрителям, что отец на самом деле любит своего сына (а то еще паче чаяния кто-нибудь решит, что Салливан-старший своего отпрыска ненавидит лютой ненавистью и взял с собой в дорогу, чтобы при случае его съесть). А самое главное -- взять на роль Ангела Смерти Тома Хэнкса. Чем (кроме хэнксовской влиятельности и весомости) руководствовался Мендес в этой ситуации, решительно непонятно. Вряд ли Хэнкс смотрел «Одинокого волка», да и в пристрастии к комиксам он тоже вроде не замечен. Какие, к черту, волки, да еще и одинокие -- он занимается на экране тем же, чем последние лет десять. Проникновенно надувает щеки, многозначительно кривит лицо и моргает слезящимися от фальшивых чувств глазками. Да вдобавок еще и совершенно несусветно, порой просто комически выглядит. Его черты и раньше при всем желании нельзя было назвать точеными, а в «Проклятом пути» над физиономическими особенностями Хэнкса вдобавок поработали еще и гримеры. В результате лицо двукратного обладателя премии «Оскар» приобрело окончательное и бесповоротное сходство с корнеплодом. Так и хочется -- вослед Иннокентию Смоктуновскому в кинофильме «Гений» -- презрительно процедить: «Ну какой же ты папа? Ты -- картофельный папа!»

В фильме, правда, есть персонаж, который попадает в десятку. Это конечно же Макгуайер, сыгранный Джадом Лоу. Этакий «подглядывающий Том» времен Великий депрессии, он превращает свои убийства в блистательно выстроенные мизансцены, явно получая от этого эстетическое удовольствие. Он -- настоящий герой комикса, особенно ближе к финалу, когда его холеное лицо покрывает узор из многочисленных порезов. Вертлявый бес, черт из коробки с фотографическими пластинками, в общем, нечисть. Того и гляди, превратится в сгусток шевелящихся щупалец, как это происходит с иными героями японских мультфильмов. Но даже если бы это и произошло -- Хэнкс все равно ничего бы не заметил, продолжая гнуть свою линию и шлифуя никому не интересный «метод».