«Далее -- везде» (М., «Вагриус») -- по крайней мере третий опыт Николая Климонтовича в мемуарообразном жанре. До «Записок нестрогого юноши» (значимый подзаголовок!) увидели свет романы «Дорога в Рим» (1994) и «Последняя газета» (1999); эта вещь дала имя предыдущей книге Климонтовича в «серой» серии «Вагриуса» (2000). Скажу сразу, что новая книга понравилась мне уже по фрагментам, публиковавшимся в журнале «Октябрь», и я, как говорится, рад рекомендовать просвещенному читателю этот свод пестрых позднесоветских историй. Пишет Климонтович изящно и легко, помнит много, если что-то и придумывает (иначе мемуаристы работать не могут), то не нарушая повествовательного единства. Будь новая книга единственной, здесь надлежало бы перейти к сочувственному пересказу (московское интеллигентное детство, семейные сюжеты, безвестные и прославленные герои литературного андеграунда, тусовка, диссиденты, «писательство» по-советски, история «забугорных» изданий, перестройка, далее -- везде) и вдохновенному цитированию (благо всяких «вкусностей» у Климонтовича предостаточно, а очерки о Леониде Губанове или Евгении Харитонове хороши по любому счету). Ну и завершить дело мажорным восклицательным знаком.

Проблема в том, что славная книга Климонтовича никак не уникальна. Она мечена знаком общих тенденций, а потому обречена читаться «в ряду». Не спасают ни литераторская хватка (кроме прочего Климонтович -- профессионал, знающий, «как это делается»), ни безусловное обаяние «нестрого юноши». Слишком много за последнее время появилось мемуаров. Легкостью рассказа (как правило, не скрывающего своего «застольного» происхождения и даже им бравирующего) теперь не удивишь. И рассказчики -- художники, музыканты, актеры, режиссеры, критики, общие знакомые -- все как на подбор люди чудесные. Бывалые. Веселые. Задушевные. Ироничные. Все выпивали, закусывали, гуляли с девушками, прятали самиздат, с трудом выезжали в загранку, страдали от засилия дураков и мерзавцев, отчаивались и надеялись на лучшее. Молодыми были. И чушь прекрасную несли. В один прекрасный день (не на пятом занятном мемуаре, так на десятом) интеллигентного читателя (на которого такая литература и рассчитана) настигает прозрение: а чем я хуже! Видал не меньше. (И правда. С кем же интересного не случалось? У кого в друзьях-знакомых нет «исторических» -- да хоть бы и в смысле Ноздрева -- персонажей?) Буквы в слова складывать умею. Вперед, вперед, моя исторья! Твоя ли? Уж больно на все прочие смахивает.

Кто-то скажет, что так создается «коллективный портрет эпохи», кто-то порадуется за грядущих историков, что получат кучу «материала», кто-то заведет старую песню про смерть вымысла (литературы, автора). Господи, сколько же можно себя морочить и маскировать недоуменную тоску «умными словами»? Да, роман нуждается в оплодотворении литературой non fiction. Но и «мемуары» (интимные, вольные, личностные) настолько в XX веке канонизировались, что для оживления их потребна «иножанровая» прививка. Что мы и видим в самых ярких «пограничных» книгах последних лет. В «Бестселлере» Юрия Давыдова рассказ о судьбе автора неотделим от его исторических изысканий и фантастических гипотез. В романе-идиллии Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» установка на обобщение не менее важна, чем интимная достоверность. Анатолий Найман двинулся от «Рассказов об Анне Ахматовой» к «беллетризированным» опытам (при этом «придуманные» «Любовный интерес», «Неприятный человек» или «Б.Б. и др.» хранят «мемуарную» осанку и тем мистифицируют читателя). Нина Горланова в «Нельзя. Можно. Нельзя» творит из автобиографического сора многомерную притчу.

Климонтович таких ходов сторонится. Мифологизация поколения окрашивала «Дорогу в Рим», но и там доминировали «прелестные частности», а символичный финал неловко лепился к череде плейбойских новелл. «Последняя газета» была «романом с ключом», и «ключ» («широко известные в узких кругах» фигуранты журналистской тусовки) зримо изничтожал «роман». Ну а «Далее -- везде» может претендовать на медаль за «чистоту жанра». Имена, адреса, явки, пароли. Байки, легкость, грусть, самоирония, ностальгия... И чушь прекрасную несли...

Увы, читали мы про эту чушь. Про то, как было паскудно и весело. Про позднесоветский карнавал. Про алкогольный надрыв и склоки в издательстве «Советский писатель». Про взаимопроницаемость андеграунда и истеблишмента. Про шальные поездки на юга и добродушных путан. Про семейные фотографии. Про сладкий запах умирания империи. У всех была великая эпоха -- теперь и двадцатилетние ностальгируют. Не хуже старых большевиков.

Удивительное дело, в «Последней газете» Климонтович с холодной яростью клеймил (иначе не скажешь!) свое недавнее прошлое (службу в узнаваемом «Коммерсанте») и слова доброго не находил не токмо для бывших коллег, но и для всей постперестроечной эпохи. Куда ни кинь -- всюду упыри и фикции. А глянул назад -- расцвели райские кущи. И номенклатура не без обаяния, и литературные деляги по-своему симпатичны, а уж фарцовщики и вовсе миляги. Теперь, правда, все несколько скисли, но что поделаешь -- закат догорел...

Нет, конечно, автор «Далее -- везде» по развитому социализму не плачет. Не мне ему о тогдашних мерзостях напоминать -- о горьком, унизительном, страшном, о сломанных судьбах и душах, о проигранных талантах и удушье от писания в стол говорится в книге совсем не мало. Было. Было. И прошло. Следовательно, по Пушкину, будет мило.

Так, может, и о «Последней газете» когда-нибудь доброе вспомнится? И о том «мерзком» времени, когда «Белоснежка (так именуется Литература в очаровательной главе «...И семь гномов», обращенной в ироничную сказку истории беззаконного альманаха «Каталог». -- Ред.) попала в дурную компанию и водит дружбу с одними литературными критиками», а выжившие гномы -- Климонтович и его друзья -- обрели возможность не только ездить за границу, получать премии и блистать на приемах, но и писать в полную силу? Не уверен. Боюсь, что иронично-ностальгическая мемуаристика способна не только поглотить все прочие жанры (и умонастроения), но в конечном счете изничтожить самое себя. Боюсь, что скоро мы довспоминаемся до полного выпада из истории. Кто не видит сегодняшнего дня, тому и мемуары писать будет не о чем. Далее везде одно и то же.

Книгу Климонтовича читать стоит. Особенно если вы еще не перенасытились милыми воспоминаниями.