Балет только кажется совсем особенным, воздушно спланированным городом. На самом деле в этом городе есть все то же, что и в других городах: заводы, парки и спальные кварталы. В течение только что закончившегося сезона отечественная публика имела возможность наблюдать самые разные танцы. Балетное строительство продолжалось. Новые кварталы были похожи на...

Стадион

Большой театр соревновался с Мариинским. Местные знаменитости -- с приглашенными гастролерами. Гастролеры -- друг с другом. Сезон в Большом начался с серии выступлений заезжих звезд. В главном театре страны решили дать равновесный ответ балетному фестивалю «Мариинский», впервые прошедшему предыдущей зимой. Пригласили в «Сильфиду» датчанина Йохана Кобборга, в «Жизель» -- премьера American ballet theatre Владимира Малахова, в «Дон Кихота» -- также танцующего в ABT Хосе Мануэля Карреньо. И пусть аборигены Большого фыркали и на Кобборга, заставившего убрать из спектакля неаутентичное па-де-де (т.е. облегчившего себе жизнь, по общему мнению), и на Малахова, не увлекавшегося техническими сложностями, -- визиты эти принесли несомненную пользу. Гастролеры к дому Большого предъявили западные ценности: дистиллированную чистоту танца, разумность и просчитанность его. Наши принцы скептически на все это посмотрели -- и стали танцевать чище.

Через полгода петербуржцы ответили новым «Мариинским» фестивалем, пригласив парижских этуалей. Аньез Летестю подморозила «Лебединое озеро» в белых сценах и стремительно взорвала образовавшийся лед на черном балу. Николя Ле Риш станцевал «Блудного сына» -- и его герой был не наивным мальчиком, но вполне взрослым и азартным искателем приключений. И оттого сцена покаянного -- на коленях -- возвращения домой стала более контрастной, более драматичной.

Новый виток соревнования за сверхзвезд пока что в планах. Худрук Большого балета Борис Акимов пригрозил гастролью французской балерины №1 -- Сильви Гиллем. Но точной даты и даже сезона не назвал.

Оптовый рынок

Все дешевле, чем в фирменных магазинах, но без гарантии качества. Бездомные труппы кромсают классику и показывают ее в самых неожиданных залах (на днях в гостинице «Космос» открылось нечто под названием Фестиваль циркового и балетного искусства). Оригинальные постановки исключены. Главным событием сезона в этой категории стала процитировавшая всех советских хореографов «Золушка» «Русского балета», поставленная его начальником Вячеславом Гордеевым -- там у задника двойник принца деловито укладывал двойника Золушки на землю, пока оригинал стоял столб столбом (так хореограф предъявлял нам мечты героя). Главный персонаж сезона, несомненно, Анастасия Волочкова, торгующая балетным мифом по оптовым ценам.

Ее любят светские телевизионщики и глянцевые журналы. Не удивительно -- у танцовщицы есть собственное PR-агентство. Ее терпеть не могут артисты, критики и балетоманы, то есть те, кто часто бывает на балете. В их глазах она совершила страшное преступление: лично уничтожила произведение педагогического искусства. Себя. Воспитанницу Вагановского училища, ученицу Натальи Дудинской. Нынешняя поп-звезда, вульгарная в каждом движении, эту подававшую большие надежды девочку внутри себя задушила.

В этом сезоне Волочкова обеспечила Большому театру два скандала: скромный, внутренний, и колоссальный, распахнувшийся в зрительный зал. Первый был на открытии сезона -- 2 сентября. «Лебединое озеро» должна была танцевать возвратившаяся в театр после пропущенного года прима-балерина Надежда Грачева. Но Волочкова взяла штурмом дирекцию и вырвала спектакль. И загубила торжественное открытие, станцевав партию неряшливо и грубо. Второй скандал по масштабам с первым не сравнится: на церемонии вручения приза «Бенуа де ла данс» публика, услышавшая, что награда будет вручена Волочковой (а до того в антракте активно обсуждавшая слухи о том, что именно эта танцовщица оплатила все расходы оргкомитета), начала орать, топать ногами и свистеть. Можно было услышать воспоминания ветеранов о том, как лет «дцать» назад в Большом какой-нибудь сноб освистал не нравящуюся ему балерину. Но чтобы кричал весь зал -- вспомнить не смог никто.

Музей

В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко возобновили «Снегурочку» Владимира Бурмейстера, а в «Кремлевском балете» Юрий Григорович сделал дубль своего «Ивана Грозного», когда-то шедшего в Большом. И то и другое -- памятники советской эпохи. Первый -- творение правоверного гражданина СССР, шагавшего по узенькому коридору разрешенной лексики и считавшего свою участь лучшей в мире. Спектакль-сказка, наивный, чистый и далекий от действительности. Второй -- мрачная декларация прошедшего все компромиссы бывшего бунтаря, убеждавшего самого себя и окружающих, что все действительное -- разумно. Бурмейстер в пластике изучает, любовно расправляет крылья императорского балета, тщательно их копирует, обрезая копию по масштабам балета советского, подкрашивает в нужные цвета. Григорович собственные крылья -- найденную десятилетиями раньше пластику -- издевательски множит и множит, обессмысливая и уничтожая. И то и другое уже музей, но в случае с «Иваном Грозным» -- уж очень тоскливый.

Еще два события этого сезона сохраняют историю и предъявляют ее для обозрения. В Большом возобновили многострадальную «Дочь фараона», а в Мариинке попробовали реконструировать «Баядерку». Несмотря на принципиальное различие постановок -- в «Фараонке» Пьер Лакотт занимался стилизацией, а в «Баядерке» Сергей Вихарев пытался воспроизвести старинный стиль. У них есть нечто общее: оба спектакля толком не отрепетировали. Но к «Баядерке» тут претензий меньше: это хоть и не доведенная до ума, но премьера, делавшаяся в условиях бесконечных гастролей к точно оговоренному зарубежным контрактом сроку. «Фараонку» же восстанавливали, и восстанавливали для себя -- можно было спокойно поработать.

Детский сад

Большой театр создает репертуар для тех, кто в школе. В июне вышел совместный спектакль Большого и Московской государственной академии хореографии -- «Волшебная флейта». Использовав сто лет не исполнявшуюся музыку Риккардо Дриго, солист Большого Андрей Меланьин поставил диетический детский утренник -- в пару к давно существующему в репертуаре травоядному «Чиполлино». Но это для самых маленьких. А для людей, уже зачисленных в труппу, предназначается «Тщетная предосторожность». Большой театр купил права на спектакль Фредерика Аштона, и много лет работавший с Аштоном Александр Грант аккуратно воспроизвел постановку в Москве. В Мариинке же в это время искали хореографов -- был объявлен вечер дебютов. Не нашли. Получили пять занудных опусов, выявивших осведомленность сочинителей о творчестве известных предшественников (от Пети до Ноймайера). Один из них, «Come in!» Кирилла Симонова на музыку Владимира Мартынова, по неведомым причинам остался в репертуаре.

Кладбище

Мода меняется и на кладбищах. Сейчас модно ставить статуи в полный рост -- чтобы как живой. И еще, чтобы вдохновенный вид имел как у Пушкина, но лучше -- как у Есенина. Кладбища и в балете есть. В этом сезоне Ролан Пети похоронил в Большом театре Шестую симфонию Чайковского и «Пассакалью» Веберна. Воздвиг над ними два своих балета. Адаптировал муку Шестой и загадку пушкинского сюжета ко вкусам мещанской публики. Все объяснил и про Германна, и про старую графиню -- просто «100 золотых сочинений». В «Пассакалье», ориентируясь на ту же аудиторию, адаптировал Баланчина и «сделал красиво». Но Мариинка привозила на гастроль памятник более шикарный. Тоже на могиле Петра Ильича -- шемякинский «Щелкунчик». Но если памятник в стиле Пети -- это такая мечта завмага, то влюбленный в сочетание розового с зеленым Шемякин обеспечивает уже новых русских и вышедший из них новый чиновный класс.

Альтернативный клуб

Они балет терпеть не могут, и это чувство взаимно. Балету от того ни жарко ни холодно, а вот им самим плоховато. Высоты заняты поклонниками классики, все точки пристреляны. И слабая профессиональная подготовка, и нетоварный вид, и большие претензии. Но они выживают. Contemporary dance в России развивается и даже устраивает фестивали.

В Москве за сезон было три феста, связанных с contemporary dance. Самый безнадежный -- в июне: «Рампа Москвы». Это как раз когда вокруг классические деятели попытались поруководить «современщиками». Показательно, что одна из самых перспективных трупп Москвы -- «ПО.В.С.Танцы» поставила собственную премьеру на день, совпадающий с фестивалем, жестко предложив публике определиться с пристрастиями. Самый звучный фест был осенью -- II Европейский фестиваль современного танца, но на нем дирекция скомкала творения российских участников, поставив их фрагменты в сетку гала-концерта, что противопоказано contemporary dance. И самый дикий и самый честный фест -- декабрьский «ЦЕХ». В нетопленом и недостроенном здании Театра наций, где в буфете было минус десять, а в зале около ноля, высказывались отечественные современные сочинители. Порой избыточно (часов пять подряд), порой сумбурно, порой влюбляя в себя, чаще надоедая до смерти детским требованием внимания к любому своему проявлению. Но это был разговор с живыми на живом языке -- и потому «ЦЕХ» останется событием сезона.

Место работы

Прошедший сезон был богат на балеринские удачи. В Большом впервые станцевала Эгину Мария Александрова. Решительно послав подальше традицию, предписывающую изображать помогающую римскому полководцу гетеру патрицианкой, как-то по случайности ведущей свободный образ жизни, она сотворила роскошный портрет рыжеволосой шлюхи-- решительной, азартной, победительной. Ее Эгина не стеснялась поводить бедрами и смотрела на мужчин так, что им впору было опустить глаза; соблазняла нестойких соратников Спартака с каким-то свирепым удовольствием и шла к цели буквально по трупам. «Такой Эгины еще не было!» -- ахали бабушки-дежурные и были на сто процентов правы.

В этом сезоне стала открытием для Москвы Анна Жарова -- новосибирская прима-балерина. В реконструированной Сергеем Вихаревым «Коппелии» Мариуса Петипа, привезенной на «Золотую маску» и получившей главный приз, она воспроизвела негромкий стиль старинного балета, его нерекордистское обаяние. По-новому взглянула Москва и на вроде бы давно известную артистку: Илзе Лиепа в роли старой графини (в «Пиковой даме» Большого) была феерически хороша: руки корчились, тянулись и вскрикивали, пытаясь петь. Неожиданно нежно, с вниманием к каждой детали станцевала в этом сезоне «Жизель» самая бравурная балерина Большого Галина Степаненко; дебютировала в «Сильфиде» несколько задерживающаяся в списке «надежд» Светлана Лунькина.

Премьеры Большого интересных ролей в этом сезоне не получили: лишь Николай Цискаридзе спас провальную «Пиковую даму», сыграв в мещанском опусе незапланированной силы чувство. За самоотверженность судьба подарила ему декабрьский триумф в Гранд Опера, куда артиста пригласили с личной гастролью на «Баядерку».

А в истории сезон 2001/02 останется сезоном Алексея Ратманского: в ноябре он выпустил премьеру в Театре танца Алексея Фадеечева, в марте -- в Мариинке. Историю о девушке, в которую вселился дух разлученного с ней возлюбленного («Леа» на музыку Леонарда Бернстайна), и историю прокофьевской Золушки объединяет интонация непафосного, чуть отстраненного рассказа и удивительное мастерство хореографа, умеющего использовать даже недостатки артистов, даже их приросшие маски. В «Леа» «вечной девочке» Ананиашвили он выдает партию ведомой мужским духом женщины -- и детская гримаска балерины создает запланированный жутковатый эффект в сочетании с мужскими движениями. В «Золушке» Юлия Махалина, обычно слишком развязная в ролях принцесс, получает роль Мачехи и с осознанным наслаждением скандалит и прихорашивается. На следующий сезон запланирована премьера Ратманского в Большом -- он должен сделать шостаковичский «Светлый ручей». Остается только надеяться, что Москва не упустит и в этот раз единственного ныне русского хореографа. Что место работы и в сезоне 2002/03 не исчезнет, застроенное кладбищами и рынками.