На днях в Курске на Мемориале памяти павших похоронили Евгения Носова, хорошего русского писателя, прошлогоднего лауреата премии Солженицына. Носов на церемонии пожаловался, что сегодняшние издательства давно его «похоронили» и что награду он воспринимает как знак к «воскрешенью Лазаря». Судьба распорядилась иначе -- на 77-м году жизни его не стало. Несмотря на звание Героя Соцтруда, членство в редколлегиях столичных журналов, Госпремию РСФСР, по натуре он был не общественником и трибуном. Потому и публикуем в его память не официальный некролог, а частные воспоминания его знакомца и коллеги, бывшего главного редактора журнала «Волга» литературного критика Сергея БОРОВИКОВА.

Сообщили: умер Евгений Носов.

Я всего лишь несколько раз встречался с ним, а прозу конечно же знал с тех пор, как в «Новом мире» и «Нашем современнике» стали появляться повести и рассказы, такие как «Шуба», «Шумит луговая овсяница» и другие, кроме многих прочих достоинств выгодно выделяющиеся отсутствием претензии на особое понимание народной жизни, чем часто грешили другие «деревенщики». Лишь считающиеся самыми у него значительными «Усвятские шлемоносцы» показались мне не совсем в природе его таланта, словно бы через силу вытянутыми на эпичность. Вычурным послышалось и древнерусское название.

В 1986 году в Пензе состоялся очередной выездной пленум СП РСФСР, который отличался от остальных одним, но очень печальным обстоятельством: в стране свирепствовал лигачевско-горбачевский указ о борьбе с пьянством. Конечно, втихоря его обходили, на обедах из отдельного кабинета, где кормили верхушку СП вместе с гостеприимным хозяином -- известным в те годы секретарем пензенского обкома Георгом Мясниковым, явственно потягивало винцом. Остальных не угощали, но спиртное можно было купить в буфете, на что отваживались немногие -- все хорошо знали, как поначалу всякой очередной верховной кампании требовались жертвы... И вечером, за ужином в ресторане гостиницы «Ласточка» мало кто рискнул выпить публично. Среди смельчаков были мы с дивным человеком и прекрасным писателем, увы давно уже ушедшим, Георгием Семеновым, как он сам обычно представлялся -- Жорой. К нам подсел и Евгений Иванович, и мы еще «позволили». «Ну вот мы с тобою и обнюхались, -- сказал мне тогда Носов, -- я ведь на твоем месте мог быть. Звонит мне Бондарев и говорит: «Женя, хочешь быть главным редактором «Волги»?» «Юра, -- отвечаю, -- только ведь я беспартийный». -- «А... Ну будь здоров!» Еще Евгений Иванович рассказывал, как цензура, изыскивающая в текстах даже намек на спиртное, прицепилась к рассказу «Красное вино Победы». «Я им, сволочам, говорю, -- басил Евгений Иванович, -- что ж мне его «Красное ситро Победы» назвать!»

Ресторан закрывался, и я пригласил Носова и Семенова к себе. Сидели довольно долго, я помалкивал, потому что уже вскоре встреча приняла характер довольно ожесточенного спора Носова и Семенова о войне. О том, почему мы победили. Точка зрения Носова сводилась к тому, что победил издревле защищавший отчизну пахарь, «шлемоносец», движимый высоким патриотическим духом. Семенов же держался того, что немцев одолел новый, укрепленный Сталиным режим жесточайшей дисциплины, когда в считанные недели гигантские заводы эвакуировались и начинали работать на новом месте. В выражениях оба не стеснялись, свою правду держали крепко. На поношения Носовым вождя и его системы управления страной Семенов отвечал, что оснований любить Сталина у него не больше, чем у Носова, но только диктатор и партийная система могли заставить так яростно трудиться и воевать пахаря и богоносца.

Последний раз я видел Носова на том пленуме в ЦДЛ, где «патриотическая» верхушка СП РСФСР пошла в наступление на реформы, и одним из объектов наступления вместе с «Октябрем» и «Уралом» стала наша, ушедшая от дедушки и бабушки, независимая «Волга». Евгений Иванович не выступал. Большой, крупнолицый, с покосившейся «гертрудой» на лацкане, явно под градусом, он дремал в кресле. Я подумал тогда, что таким образом он просто отгородился от шабаша, в котором не хотел участвовать.