Стены модного клуба-ресторана увешаны рисунками по мотивам древнегреческой вазописи. На рисунках -- бегуны и атлеты, сатиры и кентавры, боги, старики, юноши -- цветущий, жизнеутверждающий языческий мир, по-детски непосредственный и по-детски жестокий, управляемый античным фатумом и прихотью коварных олимпийцев. Это выставка художника Александра Джикии, редкого гостя в Москве.

Джикия, выпускник Московского архитектурного института, стал известен в конце 80-х -- тогда сложился гротескный язык его рисунков, переплавивший традиции народной лубочной картинки и эстетику комикса, мерцающие смыслы сюрреализма и фольклор черного юмора. С начала 90-х Джикия выставлялся в Кельне, Киле, Бонне, Дюссельдорфе, Саарбрюкене, Берлине, Чикаго, а в 1995 году переехал в Нью-Йорк. Теперь художник лишь изредка балует московскую публику выставками и новыми работами: «древнегреческие» картинки -- самая последняя, недавно законченная серия.

Поначалу кажется, что картинки эти -- забавный апокриф, античная мифология, пересказанная языком комикса. Одна из причин тому -- ироничные надписи-пояснения, сопровождающие каждую из работ. Они вовлекают мифологических персонажей в странные ситуации: кентавры, амазонки, пегасы ходят в гости, сватаются, ссорятся, и вдруг из-за чьей-то спины зрителю подмигнет сам Джикия в очках. Способ же экспонирования рисунков на выгнутых листах напоминает о формах древнегреческой расписной керамики.

И все же греческий мир Джикии не апокриф. Мифологические сцены не выдуманы, но почти буквально иллюстрируют (разумеется, языком современной графики) античные первоисточники. На каждом листе проставлен порядковый номер и ссылка на монографию: художника не должны заподозрить в плагиате. Джикия увлекся древнегреческой вазописью, потому что обнаружил тождественность черно- и краснофигурных росписей собственному почерку. Его графика так же не знает дали и глубины, ей столь же свойственны гротеск, динамика жеста, обаяние легкой и быстрой линии. Синий и красный цвета его рисунков -- первоначальные цвета древнегреческих храмов. И вместе с тем кажется, что мифологические ландшафты его новой серии -- плоть от плоти прежних рисунков, где повседневность прорастала абсурдом или же смешными превращениями. Этот мир абсурдной обыденности был не то чтобы очень страшным, но как бы не во всем благополучным. И главное, совсем непредсказуемым. Такая непредсказуемость в античном цикле обернулась счастливой способностью пластической метаморфозы: если что не так, можешь стать деревом, быком или, например, золотым дождем. Хочешь быть кентавром -- будь им. И точка.