Экономическая интеграция проторила путь для политических изменений в Европе. О том, как это происходило, берлинский корреспондент газеты «Время новостей» Юрий ШПАКОВ беседует с известным немецким предпринимателем, 82-летним Отто ВОЛЬФФОМ фон Амеронгеном. В первые послевоенные годы г-н Вольфф возглавлял сталелитейный концерн Otto Wolff Stahl und Maschinenbau, а с 1952 по 2000 годы бессменно руководил Восточным комитетом германской экономики, который развивал сотрудничество с СССР и Россией.

-- В 1951 году, когда шесть западноевропейских стран объединились в т.н. Montanunion, политико-экономический альянс, известный у нас больше как Объединение угля и стали, вы были уже крупным предпринимателем. Что значило для вас создание альянса?

-- Очень многое. Сталелитейная промышленность ФРГ боролась за право выступать на европейском рынке в качестве равноправного партнера и без иностранного надзора. Ведь западногерманский потенциал тяжелой промышленности, а его опорой были добыча угля и производство стали, оставался под контролем союзников-победителей. Постоянное вмешательство администрации Рурской области было затяжной проблемой, которая разрешилась лишь с образованием Montanunion. Создание Верховного органа Объединения угля и стали дало мне возможность возвратить в мой концерн Otto Wolff предприятия в земле Саар, считавшейся французской экономической зоной. Лейтмотивом того времени для предпринимателя было: «Новое доверие -- к другим и себе».

-- Германия и Франция столетиями были заклятыми врагами. Почему процесс сближения начался именно с экономического объединения? Чьи интересы преобладали -- промышленников, стремившихся к прибылям, или политиков, которые хотели построить новую Европу?

-- Конечно, важную роль играли политики -- министр иностранных дел Франции Робер Шуман и германский канцлер Конрад Аденауэр. Они всячески пропагандировали идею общеевропейского примирения и создали условия для прекращения германо-французской вражды. Если же говорить о рамочных условиях для промышленников, то надо отдать должное французу Жану Монне. Он понял, что чисто национальные экономики в такой отрасли, как производство сырья, шансов не имеют. Германская угольная промышленность вместе с бельгийским, французским и люксембургским производством стали, с его точки зрения, должны были стать единым экономическим комплексом. Идея такого совместного рынка призвала к жизни необходимые управленческие институты. Видение политиков могло тогда реализоваться, наверное, только в Рейнском регионе, северо-западной части прежней Римской империи. Ведь невзирая ни на какие политические перемены этот регион около двух тысячелетий просуществовал в качестве единой экономической зоны.

-- Усилия Запада по интеграции Германии, недавнего противника, в новую Европу трактовались тогда в Москве как возрождение немецкого реваншизма, а канцлера Аденауэра называли «поджигателем новой мировой войны»...

-- Западноевропейское единение не углубляло пропасть между фронтами «холодной войны», оно подчинялось собственной внутренней логике. Главная идея -- использовать индустриальный потенциал Западной Германии для того, чтобы восстановить послевоенную Европу в качестве единого целого: этому служили и план Маршалла с немецким участием, и Объединение угля и стали. Время показало, что интеграция западноевропейской экономики стала беспримерной историей успеха. Посмотрите, никогда прежде государства Европы не обладали столь высоким уровнем жизни, как сегодня, после трех десятилетий более или менее последовательной политики интеграции. А что касается «антисоветчика» Аденауэра, то именно он в 1952 году поддержал идею возобновления экономических отношений с Советским Союзом. Аденауэр и его министр экономики Эрхард поддерживали и создание Восточного комитета германской экономики. Ведь речь шла об использовании всех возможностей для укрепления немецкого экспорта.

-- Соглашение об угле и стали открыло путь к более или менее безоблачному бизнесу в странах Западной Европы. Отчего же вы -- как бы вопреки логике -- встали на тернистый путь «восточной торговли»?

-- Моя предпринимательская философия была направлена на освоение новых экспортных рынков. Еще мой отец был одним из первых, кто в 20-е годы осуществлял сделки с Советской Россией. И для меня, главы концерна Otto Wolff, было совершенно естественно начинать дело там, где для этого предоставлялась возможность. Деловая логика не терпит одностороннего похода: экономическая и политическая интеграция Германии в Montanunion и позже в Европейском экономическом сообществе не означали, что торговля и сотрудничество должны были осуществляться только в этом блоке. Другое дело, что советский блок никогда не был с экономической точки зрения таким же привлекательным, как Западная Европа. Мешали и неэффективная экономическая система, и идеология -- ведь коммунистический мир так и не нашел для себя четкого ответа на вопрос, следует ли кооперироваться с капитализмом на долгосрочной основе.

-- Нынешняя Россия идет непростым путем навстречу ЕС. Можно ли сравнивать послевоенное развитие в Германии с нынешними поисками Россией собственной идентичности в современном мире?

-- Некоторые параллели существуют. Россия более 70 лет пыталась построить идеологически закрытую, экономически независимую общественную систему. Эти усилия потерпели провал -- точно так же, как и национал-социалистская политика в Германии. Германия, благодаря интеграции в западноевропейские структуры, смогла избавиться от значительной части недоверия к себе. В России, мне кажется, до этого пока далеко. Последствия краха Советского Союза еще не преодолены и не пережиты. Рыночные реформы, направленные на создание среднего класса, находятся лишь в начальной стадии. Более тесное экономическое сближение с Западной Европой было бы крайне желательно, но условия для инвестиций в России не являются конкурентоспособными. Как только в иностранных инвесторах у вас увидят создателей фирм, которые не только производят товары, но и создают рабочие места, открывают стране экономическое будущее, то и у России появится перспектива интеграции в качестве европейского партнера.