Спектакль «Огнеликий» Театра Оскараса Коршуноваса из Вильнюса мыслится организаторами фестиваля NET как главное событие московского смотра молодых театральных сил. Тридцатилетний Коршуновас -- один из самых известных режиссеров Европы. Его спектакль «Мастер и Маргарита», показанный в программе восточноевропейского театра «Теорема», стал сенсацией Авиньонского фестиваля 2000 года. С Оскарасом КОРШУНОВАСОМ беседует Павел РУДНЕВ.

-- Почему в странах Балтии есть «спрос» на метафорический театр? Как это соотносится с ожиданиями аудитории?

-- Конкретно ответить трудно. В Литве, как и в России, театр всегда был чем-то большим, чем просто искусство, -- был местом сосредоточения духовной и политической энергии. Многое определяли режиссеры, создавшие национальный театр, -- Мильтинис, Юрашас, мой учитель Йонас Вайткус и, конечно, Някрошюс. Их наследие сегодня получает любой молодой литовский режиссер. Мой первый спектакль был поставлен в 1990 году, уже в другой стране. Изменилось время, но не изменился образ театра, хотя все чаще имидж этот оспаривается.

-- Сложно ли было преодолеть авторитарную эстетику Някрошюса?

-- Мы спорим... В результате я нашел свой творческий метод. Успех первого спектакля «Там быть здесь» по Даниилу Хармсу не только окрылил, но и задал критерии. Обэриуты на сцене выглядели тогда очень радикальными. То был анархический спектакль. Иронический диалог с прошлым дал мне право на свое театральное мышление.

-- Возможно ли сейчас вернуться к Хармсу?

-- Конечно. У Хармса нет социальной и политической конкретики. В его творчестве все более чем универсально, поэтому Хармс всегда будет актуальным драматургом. Меня до сих пор в Европе считают специалистом по театру ОБЭРИУ -- часто приглашают ставить именно Хармса.

-- Тем не менее ваш стиль сильно изменился. Ваш театр стал земным, визуально облегченным, простым.

-- Сейчас для меня самое главное -- диалог со зрителем. Зритель смотрит спектакль, и у него в голове рождаются невероятные ассоциации. Театр -- это магическое пространство для всевозможных откровений. Их не выразить словами.

-- Но ваши спектакли вызывают широкий общественный резонанс. Не раз театр устраивал публичные обсуждения спектаклей.

-- И «Там быть здесь», и Shopping & Fucking, и «Огнеликий» вызвали скандалы в прессе -- но скандалы «хорошие»: спектакли заставили многих задуматься над тем, что же произошло со страной в последние годы. Прежде театр отвечал на самые «сущностные» вопросы. В последнее десятилетие он стал терять зрителя. Оставаясь метафорическим, театр все более эстетически усложнялся -- это мешало публике. Повсеместно начали ставить классику, утрачивая связи с жизнью. Театр становился штучкой для гурманов.

Я верю, что театр должен «происходить» не на сцене, а в головах зрителя. Нам важен зритель и его ассоциации. Отсюда установка на современную драматургию. Когда вышел спектакль Shopping & Fucking, реакции были неожиданными. Зритель приходил в театр и тут же становился консервативным. На публике возникает обостренное чувство стыда. Нам это и было нужно: удивить, привлечь внимание к проблемам, которые ни на ТВ, ни в кино не могут быть заострены. Писали, что для Литвы тема наркотиков неактуальна, что, ставя современную европейскую пьесу, мы «бежим за Западом». После встреч со зрителями стала очевидной предвзятость газет. Выяснилось, что тема молодежной наркозависимости в Литве даже актуальнее, чем на Западе. Если Shopping & Fucking в Европе ставят как комедию, то для нас это трагикомедия. Дискуссии длились часа по четыре. Первые 40 минут зрители спорили с нами, потом между собой. Такого давно не было.

-- Инсценировку «Мастера и Маргариты» делал поэт Сигитас Парулскис. Как вы с ним сотрудничаете?

-- Парулскис -- известный поэт и эссеист, важная фигура для нового поколения Литвы. Вместе с ним в 1997 году мы сделали спектакль P.S. File O.K. Пьеса писалась во время репетиций. Мы хотели выяснить, что же всего важнее для нашего поколения. И сделали спектакль об историческом надломе. Мы жили в советской системе -- успели созреть и воспринять все ее ценности. И когда были готовы начать самостоятельную деятельность, ситуация кардинально изменилась. Люди, формировавшие наше представление о жизни, стали говорить, что отныне все будет по-другому. В спектакле история Гамлета слилась с историей Эдипа, а оканчивалось все сюжетом Авраама и Исаака. Историю решают отцы, а исполняют дети, при этом снимая как спелые, так и гнилые плоды. Дети вынуждены жить внутри мира, сотворенного до них и без их участия.

Когда Авраам несет Исаака на гору, тот спрашивает: «Куда ты меня несешь и зачем?» Авраам молчит. Тема изолирования молодого поколения от истины стала для нас главной. Дети -- это всегда эксперимент отцов, имеющих свой договор с Богом. Исаак говорит: «Подожди, подожди, ты захотел принести меня в жертву и вдруг передумал. Вы там себе решили, что будет по-другому. Но я ведь знал, о чем вы говорили с Богом, -- я подслушал -- и хочу быть ответственным и за твои поступки, и за свои. Я уже решил быть агнцем, и если ты не можешь закончить дело, то это сделаю я». Так завершался спектакль.