Жан Бодрийяр. Соблазн. Перевод с французского Алексея Гараджи. М., Ad Marginem, 2000 г.

Для общего объяснения разных явлений философы любят искать универсальную отмычку, будь то диалектика, либидо или прибавочная стоимость. Вот и Бодрийяр, который в начале 70-х свел все многообразие социальных отношений к обмену дарами ("Символический обмен и смерть"), в 1979-м (год выхода "Соблазна") обнаружил новую точку опоры, перевернув с ее помощью мир привычных представлений о движущей силе человеческих поступков. Мужская активность (в широком, не только сексуальном плане), по Бодрийяру, вовсе не первична, а является следствием женского соблазна, эту активность провоцирующего. Женское "всегда господствовало", а мужское "было только остаточным, вторичным и хрупким образованием" и "существует лишь благодаря сверхчеловеческому усилию в попытке оторваться от него". Особо занимает Бодрийяра порнография ("насилие нейтрализованного пола", "парадоксальный предел сексуального") -- яркий пример того, как "мужественность насилуется неудержимым женским оргазмом". Индивида форсированно принуждают получать удовольствие ("Теперь не говорят уже: "У тебя есть душа, ее надлежит спасти", но: "У тебя есть пол, ты должен найти ему хорошее применение"; "У тебя есть тело, им следует наслаждаться"). Подобное свойственно и всей экономической цепочке, где центр тяжести смещается от звеньев производства и потребления к звену рекламы: потребности возникают не сами по себе, а порождаются "обольщающими" слоганами.

Эти утверждения и цитаты -- вовсе не дайджест, а лишь затравка к книге, в которой переплетаются самые разные "соблазнительные" темы: игра, симуляция, обманка, голография и т.п. Поразительно современно выглядят рассуждения автора о клонировании, которое Бодрийяр называет "предельной стадией симуляции тела". Если в каждой клетке тела содержится вся генетическая информация, если "оно начинает рассматриваться исключительно как база данных и пакет сообщений, как некая информационная субстанция", тогда "телу и его истории приходит конец: человеческий индивид отныне не более как раковый метастаз своей базисной формулы". В 1979-м это утверждение, видимо, было эффектной метафорой, однако сегодня, когда клонирование стало реальностью, оно звучит иначе.

Совет читателю -- не пытайтесь докапываться до смысла каждой бодрийяровской фразы; через несколько страниц вы, возможно, встретите аналогичную мысль в переформулированном и внятном виде. Тем более что переводчик (если верить его послесловию) тоже местами поддался "соблазну" вольной интерпретации: Бодрийяр, например, лихо управляется со сленговыми русскими "грузит" и "как покатит".

Патриция Хайсмит. Талантливый мистер Рипли. Перевод с английского Е. Корнеевой. СПб., Лимбус Пресс, 2000 г.

Читать этот роман следует прежде всего тем, кто уже успел посмотреть фильм Энтони Мингеллы: нужно ведь хоть как-то поправить репутацию уважаемой детективщицы, которая должна после подобной экранизации ворочаться в гробу. И дело здесь даже не в том, что фильм, как заметил в "Афише" Лев Данилкин, лишен саспенса; он там как раз есть, но в прямолинейном и картонном, специфически голливудском (иногда почти переходящем в индийский) варианте -- с подчеркнуто выразительной мимикой и жестко запрограммированными реакциями актеров. Самое печальное то, что сценаристы радикально перекроили психологическую подкладку повествования и добавили (для убедительности) несколько "этически корректных" мотивов (не говоря уже о лишних персонажах). Том Рипли в фильме -- наивный и поначалу не помышляющий о преступлении молодой человек, в состоянии аффекта убивающий прожигателя жизни, "мальчика-мажора" Дикки Гринлифа. "И поделом ему, -- должен подумать зритель, -- нехороший этот Дикки: подруге своей изменяет, простую итальянскую девушку так обрюхатил, что она аж утопилась, да еще и в Принстоне кому-то там когда-то челюсть свернул. Правильно его Том -- бритвой по горлу... то бишь веслом по лбу..." В романе все проще и честнее: Том -- мошенник, заранее замысливший убийство, а Дикки -- неприкаянный и бесталанный художник, сбежавший от родителей в Италию, чтобы заниматься живописью, а не бизнесом. И никаких итальянских девушек на стороне! Представьте себе экранизацию, в которой Онегин убивает Ленского еще и потому, что тот обесчестил местную пейзанку (пример не случаен: контрапунктом в фильм введен эпизод посещения героями римской оперы, где они слушают как раз Чайковского и именно сцену дуэли). Оно, конечно, Патриция Хайсмит не Пушкин, но зачем же и ее вот так... веслом...

А вышла книжка в серии под названием "На одном дыхании"; в ней же изданы активно переводившиеся в советскую эпоху Себастьян Жапризо и Джон Ле Карре, а также активно преследовавшийся в ту же эпоху пионер первой волны питерского рока (группа "Санкт-Петербург") Владимир Рекшан, по зрелости лет тоже решивший переключиться на детективы.

Анита Брукнер. Отель "У озера". Перевод с английского В. Скороденко. М., Текст, 2001 г.

За два с небольшим года число "книг карманного формата" в одноименной серии издательства "Текст" перевалило за полсотни. 52-я "карманная" книга аннотирована как "современный роман в классической традиции". Традиции здесь действительно прослеживаются вполне классические: место действия -- небольшой отель в швейцарских Альпах, главная героиня -- писательница Эдит Хоуп (то бишь "Надежда"), публикующая коммерческие романы под псевдонимом Ванесса Уайльд (то бишь "Дикая"), но равняющаяся (похоже, как и сама Брукнер) скорее на Вирджинию Вулф. По сути же книга -- нечто вроде антилавбургера, "любовный роман" наизнанку: в отель героиня приезжает, "по-подколесински" сбежав прямо из-под венца; абсолютно неромантичное знакомство с суховатым мистером Невиллом приводит к чисто рациональному решению вступить в брак; и лишь случайно обнаруженный Эдит факт "добрачной измены" жениха возвращает ситуацию к исходному положению (а героиню -- в Лондон). В 1984-м Анита Брукнер получила за этот роман Букеровскую премию. А в 1983-м своего первого «Букера» удостоился южноафриканец (белый) Джозеф Майкл Кутзее; второго же (впервые в истории этой премии) Букера он получил в 1999-м за роман "Бесчестье", русский перевод которого опубликован в первом номере "Иностранной литературы" за 2001 год. При знакомстве с текстами аутентичных "букероносцев" становится ясно, что аналогичная российская премия не зря поменяла название, приняв на грудь крепкий лейбл Smirnoff. Вовсе не в ошибках жюри причина того, что ни один из отечественных "букеровских" романов не становится бестселлером. Просто в России свои погремушки, и "современный роман в классической традиции" здесь и сейчас "не катит". То есть не живет в нашей сегодняшней словесности обычный "мейнстрим", не размножается ни в джунглях масскульта (где криминальная интрига стала так же обязательна, как партбилет в спецовке соцреалистического рабочего), ни в элитных заповедниках (попасть в которые проще всего через сложившиеся эстетические и/или этические границы). Количество российских Ванесс Уайльд исчисляется уже десятками, есть и несколько Вирджиний Вулф, а вот на месте Аниты Брукнер -- разве что слабая Хоуп...