Геннадий БУРБУЛИС прилетел в Грозный через пять дней после переворота -- 11 сентября 1991 года. Российское руководство пыталось разобраться в том, что произошло в республике, и направило госсекретаря урегулировать кризис.

-- Геннадий Эдуардович, что происходило в Чечне десять лет назад? Это была грандиозная ошибка или все шло правильно и иначе быть не могло?

-- Не могло происходить все правильно: в 1991 году распадалось советское государство. Самое удивительное то, насколько чеченская страница была синхронна всем общесоюзным и общероссийским процессам. Ведь именно московский август возбудил то самое восстание. Руководство республики двусмысленно повело себя по отношению к ГКЧП, и двусмысленность дала возможность объявить восстание народным и освободительным. Наша ошибка, может быть, была в чрезмерном доверии к благородной освободительной теме.

-- А поддерживать Верховный Совет Чечено-Ингушетии и Доку Завгаева в той ситуации было не разумнее?

-- А как его поддержишь? Мы приехали в середине сентября -- Завгаев уже был у себя в районе в полной изоляции, в состоянии самообороны. В Грозном шли круглосуточные митинги, вооруженные люди с воспаленными глазами с автоматами наперевес и весь этот освободительный жар -- все это было характерно для тех событий. Понимаете, распад -- он и есть распад. В Чечне он просто приобрел вот такие сверхактивные, агрессивные и в дальнейшем военизированные формы. События происходили в стране, которая в буквальном смысле разваливалась на глазах. И наши возможности управлять этими процессами были ограниченны. Еще более ограниченны были наши представления о том, как это можно сделать с минимальными потерями и с надежным, исторически перспективным результатом. Не было единой идеологии, единого правового, политического, социального понимания событий в Чечне -- ни в России, ни в союзном руководстве. Отчасти это была спекуляция на возможностях где-то ослабить влияние Ельцина, где-то, наоборот, подыграть тому, чтобы Чечня осталась раздражителем для других территорий. Это уже выходило за рамки очаговой проблемы. Чечня впитывала интересы слишком многих сил, для которых конфликт был выгоден. Отчасти с этим мы имеем дело и сейчас.

-- Обсуждался ли тогда силовой вариант?

-- Только завершились события в Москве. Допустить, что мы тогда могли включить чисто силовой вариант усмирения, я не могу. Меры, которые мы старались там предпринять, обещали нормальные перспективы. Мы за несколько дней объехали все районы, все предприятия, старались выяснить отношение к происходящему не только у наэлектризованной части населения, но и у тех, кто не выходит на площади. Мы преодолели жесткую формулу «никаких разговоров и переговоров, вся власть в наших руках». Была согласована процедура формирования нового представительного органа, которая так или иначе была осуществлена. Но в общем ни у кого еще не было тогда вдумчивого и по-хорошему осторожного отношения к последствиям подобных манифестаций.

Спустя два месяца такая силовая попытка была, но в сентябре этого нельзя было себе представить.

-- Правильно ли утверждать, что Москва тогда сознательно поставила на Джохара Дудаева?

-- Для меня бесспорно, что я не все знал, не все контролировал и не мог всего знать и контролировать... По крайней мере Дудаев до определенного момента проявлял достаточную гибкость и разумность. В этом плане он выглядел кандидатурой привлекательной: генеральские эполеты, честь мужчины, взявшего на себя всю ответственность за ситуацию, одновременно опыт работы в европейских анклавах с современными перспективами. Был ли он поставлен или с ним пришлось считаться в силу сложившихся обстоятельств -- я думаю, что точнее второе. Совершенно очевидно для меня то, что в дальнейшем по причинам, во многом до сих пор еще не вскрытым, было несколько моментов, когда Дудаев был крайне заинтересован в личной встрече с Ельциным, и эта встреча каждый раз срывалась. Это как раз тот случай, когда личный фактор и его отсутствие какие-то дальнейшие события и последствия предопределили.

-- Как вы сегодня видите перспективы развития ситуации в Чечне?

-- Нужен жесткий и непроницаемый периметр по ее границам. Специалисты не считают эту задачу сверхсложной. Второе -- надо вернуться к теме переговоров. Третье -- это создание островков нормальности на территории Чечни, поддержка тех элементов невоенной деятельности, которые там возможны. Поменьше подозрительности и побольше поддержки практическим проектам. Надо вернуть людям желание жить и строить на этой земле свое будущее. Основой всех этих возможностей может быть единство позиции президента Путина, его администрации, правительства и всех, кто от имени российской власти действует в этом направлении. Этого единства не было ни в 1991 году, ни в 1994-м. К сожалению, оно не просматривается и в 2001 году. Опасная и обидная привычка нашей страны жить с чеченской бедой не должна скрывать от нас эту истину. Но у президента Путина нет сегодня никаких других ресурсов, чтобы преодолеть чеченскую трагедию. А лично президент заинтересован в том, чтобы это было решено.

См. также материал «Дни независимости»