Когда мы пытаемся подвести итоги ушедшего века, то обычно в силу свойств нашей памяти именно последние события предстают как самые значимые. Но при более спокойном анализе становится понятно, что не только последние десять лет, а весь прошедший век вобрал в себя процесс трансформации российского общества -- переход от традиционалистской системы к современной рыночной и индустриальной. Более того, трансформация началась еще в веке XIX, а переход этот в России до сих пор не завершен. Ста лет нам не хватило, и дело будет доделываться в следующем веке.

Не слишком ли велика цена, уже уплаченная за модернизацию? Чтобы ответить, нужно оглянуться «вокруг». На всем евроазиатском пространстве разрушение традиционалистских обществ стоило большой крови. То же самое можно сказать и об Америке, и о современной Африке. Чем сильнее укоренены традиционалистские структуры, тем более жестокой оказывается борьба за модернизацию.

В Восточной, Центральной и Южной Европе, в России, в Японии и Китае этот путь пролегал через этап тоталитаризма. Именно такая всеохватывающая диктатура в политической, экономической, духовной жизни привела к физическому искоренению традиционных форм социальной организации. А в Китае даже этого оказалось недостаточно для устранения традиционалистских отношений в аграрном секторе.

Трагично, но общее бесправие и террор тоталитаризма стали кровавым крестным путем к освобождению индивидуума от кастовых, сословных, тейповых ограничений. Вопрос заключается в том, достаточно ли разрушения тоталитарного режима, чтобы общество смогло шагнуть из прошлого в будущее. Перейти от диктатуры к демократии, от регламентации и планирования к рынку, от всеобщего политического контроля к индивидуальной свободе и свободе слова.

ХХ век в России начался политической революцией и завершился политической революцией. Как всякая политическая революция, наша последняя антикоммунистическая, во главе которой встал Борис Ельцин, несет в себе целый набор потенциальных возможностей или «сценариев» развития событий. Отечественные политологи сходятся на том, что смена президентской власти ознаменовала спад и даже откат революционной волны, завершение периода политического переворота. По аналогии с известным образцом французской революции XVIII века этот откат пытаются отождествить то с «термидором», то с «брюмером».

Не пытаясь вмешаться в нюансы этой дискуссии, можно констатировать: сейчас наступает стабилизация, «привыкание» общества к тому, что произошло в бурный революционный период. Новый политический режим базируется уже не только на тех силах, которые одержали победу в 1991--1993 гг. Складывается не только «исторический компромисс» социальных и политических элит, но и общество в целом начинает воспринимать новые условия жизни как общепринятую норму. Если для этого надо утвердить гимном музыку Александрова и слова Михалкова, то цена не так уж велика.

Однако все это не дает удовлетворительного ответа на вопрос, чего же нам ждать дальше. Система, которая сложилась в России за последние 10 лет, обрела политическую стабильность и уже начинает воспринимается как норма, очевидно, не является венцом и итогом ста лет реформ и революций.

Чаще всего нынешнюю жизнь расценивают как продолжение переходного периода, этап незавершенной трансформации. Но беда в том, что ситуации, аналогичные нашей нынешней, не раз возникали в различных странах и в различные десятилетия века XIX и века ХХ, и они никогда не находили быстрого и легкого разрешения.

В России сегодня сложилась многоукладная экономика. Она ближе по своим характеристикам к странам развивающимся, чем к развитым. Парадокс в том, что та часть мира, которую именуют развивающейся, на самом деле почти не меняется. На протяжении десятилетий эти страны сохраняют свои основные черты. Они в большинстве своем не сближаются с развитым миром ни по уровню жизни, ни по структуре хозяйства, ни по производительности труда.

Хозяйство России включает в себя относительно современный экспортный (преимущественно сырьевой) сектор, ориентированный на вывоз продукции и привлечение ресурсов из-за рубежа. Затем отрасли, обслуживающие внутренний рынок продовольствия и переработки сырья. Машиностроение и химия, чья конкурентоспособность обеспечивается либо девальвацией рубля, либо квотированием импорта и таможенной защитой рынка. И, наконец, неконкурентоспособный традиционный сектор, чье существование возможно только в условиях бартера и мизерных зарплат занятых здесь работников. Рядом существует и играет немалую роль чисто натуральное производство продуктов, услуг: значительная часть населения черпает для себя здесь основные ресурсы для существования.

В сложившейся системе многие предприятия второго сектора постоянно балансируют на грани попадания в третий, как только начинают меняться внешнеторговые условия. А «серое» полулегальное существование ведут в этой системе предприятия не только «нижней» части хозяйственной структуры, но зачастую и обитатели ее «верхних этажей».

Многоукладность не может выжить в условиях полной внешнеэкономической открытости. Если не обеспечена таможенная защита, то находятся иные инструменты для спасения неконкурентоспособных производств. В первой половине 90-х годов субсидии для них выколачивались прямо из федерального бюджета. Позже, когда эмиссионное кредитование бюджета Банком России удалось прекратить, функция субсидирования архаичных укладов была возложена на «Газпром», РАО «ЕЭС», железнодорожный транспорт -- монополии, чьи цены и тарифы регулируются государством.

Многоукладная экономика не только кормит работников предприятий и их владельцев, но и обрастает своими представителями и лоббистами на всех этажах власти. Эта отсталая экономика обрела даже своих идеологов. Ее самые устаревшие черты они объявляют «национальными традициями и особенностями». Сохранение отсталости провозглашается делом высоко патриотическим. Сторонников этой квазиславянофильской и псевдопатриотической фразеологии не смущает, что именно излюбленные ими «особенности» делают Россию зависимой от внешнего мира по поставкам всего на свете -- от мяса и зерна до станков, автомобилей и компьютеров. Единственной формой конкуренции, которую они признают для России необходимой и оправданной, является соперничество в гонке вооружений и конкуренция в ходе боевых действий. Не желая признавать, что высокая доля в экономике отсталых производств лишает любую страну возможности обеспечить себе достойное место на мировой арене.

России реально угрожает опасность «застрять» на нынешнем этапе эволюции традиционного доиндустриального общества к современному индустриальному. Однако шанс противостоять инерции многоукладного хозяйства еще не упущен. России предстоит сделать напряженное усилие, чтобы осознать сам факт такой опасности и затем устранить препятствия на пути своего развития.

Конкурентоспособность отечественной экономики -- наиболее естественная национальная идея в сегодняшнем мире. Именно этим вдохновлялись все страны, которые в ХХ веке совершили достаточно успешную модернизацию.

Сплотить людей вокруг этой идеи можно, только если между социальными слоями общества будут установлены отношения доверия и сотрудничества. Без изменения предпринимательской и трудовой морали добиться этого в России не удастся.

В годы антикоммунистической революции лозунг индивидуальной свободы был главным обоснованием совершаемого политического переворота. При этом свобода потребления, освобождение от бестолковой и бессмысленной чиновничьей регламентации, от полуголодного существования, от карточек и очередей были чрезвычайно важными побудительными мотивами отказа массы людей от советского образа жизни. Но накопленный за последнее десятилетие опыт показал, что «общество потребления» по-новорусски вызывает у людей не менее острое отторжение, чем «социальная справедливость» по-советски.

Если класс предпринимателей хочет жить спокойно и уверенно, он обязан убедить соотечественников, что свой хлеб с маслом зарабатывает, создавая нечто важное для страны. И нести свою часть бремени, хотя бы полностью платя налоги. Подтвердить свою значимость и претензии на лидерство новый предпринимательский класс сможет, только развивая конкурентоспособное на международном уровне национальное производство.

Немецкий писатель Леон Фейхтвангер еще в 20-е годы устами своего героя -- американского бизнесмена изложил этические проблемы ведения дел в Европе в первые годы после первой мировой войны: с английскими партнерами можно работать на доверии. Англичанин сказал слово, значит, он его сдержит. С французами надо бесконечно долго согласовывать письменный текст договора. Но если документ подписан, не сомневайтесь, все будет сделано. Немцы же легко подписывают любые бумаги, много обещают, но редко держат слово. По-новорусски говоря, в те годы немцы прославились как «кидалы».

Немцам удалось довольно быстро стабилизировать ситуацию. Уже во второй половине 20-х годов никто не смог бы упрекнуть германский бизнес в «кидании» партнеров. Если бы не мировой экономический кризис, шансов у Гитлера на приход к власти не было бы. Однако тот опыт попрания законов в начале послевоенного десятилетия, очевидно, сыграл немалую роль в невиданной легкости, с какой нацизм уничтожил правовое государство в Германии.

Сегодня страной с разрушенной моралью и отсутствием деловой этики считают Россию. Пусть не только ее, но нас-то волнует в первую очередь она. Антиправовая практика ведения государственных дел, массовые нарушения законов в бизнесе, да и в повседневной жизни, имеют в России еще большую историческую традицию, чем где-либо в Европе. Наследственность у нас тяжелее. Тем опаснее может быть рецидив болезни.

Правовое государство и эффективная экономика -- это идеологическая установка для России на весь новый век. И дай Бог, чтобы столетие оказалось заполнено именно этой работой.