Герман Греф был самым заметным правительственным чиновником в уходящем году. Под его руководством создана экономическая программа, которая должна была стать программой второго российского президента Владимира Путина. Его прочили в создатели «второго дыхания российских реформ» и очередного отца «русского экономического чуда». Коммунисты, перечисляя врагов России, называют имя Германа Грефа вслед за Гайдаром и Чубайсом.

Год назад любимыми словами Германа Грефа были «целеполагание», «реперные точки», «капитализация». Его любимые слова сегодня -- «жесткая поддержка президента», «оптимизм», «инвестиции». Изменения, случившиеся с самой заметной фигурой политического бомонда этого года -- Германом Грефом, -- разительны. Он осунулся, посерьезнел и обзавелся непреклонным взором. Стал немногословен и осторожен в подборе выражений.

Год назад он был широко известен в исключительно узких кругах -- аудитория его ограничивалась оценщиками и аудиторами, проходившими аккредитацию в Мингосимуществе, да еще десятком-другим компаний, приватизационные планы которых проходили через МГИ. Сегодня он «министр на экспорт». Ему стоя аплодируют иностранцы, которых занесло в Москву. Он часто гостит за границей. Правда, в Северную Корею и на Кубу Греф не ездил. Зато он покорял Лондон, Париж, Бостон и султанат Бруней. Он визитная карточка той из ипостасей президента Путина, которая хочет казаться приверженной демократическим ценностям и либеральной экономике

Несколько раз за год в запутанных коридорах Белого дома сплетничали о его карьерном взлете -- вплоть до премьерского или по крайней мере вице-премьерского кресла и одновременно о неминуемой отставке.

Креслотрясения не случилось, как не случилось и опалы. Полугодовые упражнения в подготовке стратегии развития страны закончились назначением г-на Грефа на пост министра экономического развития и торговли. Окна в этом министерстве-монстре, объединившем шесть разных министерств и ведомств, горят до глубокой ночи. Совещания замов и советников у Грефа назначаются на после полуночи, затем без перерыва -- на раннее утро. Говорят, перечить министру на таких совещаниях чревато.

Но он слегка ежится, когда организаторы его пресс-конференций огораживают камерами и микрофонами VIP-место: «Я сяду с народом», -- и устраивается в гуще журналистов.

Сферы профессиональных интересов министра Грефа -- вслед за сферами ответственности его министерства -- разнообразны настолько, что могут быть сопоставлены разве что с интересами титанов Возрождения.

За этот год он стал главной персоной страны, которая комментирует и судит о:
- налоговой системе;
- устройстве государственного аппарата;
- соглашениях о разделе продукции;
- железнодорожном транспорте;
- реформах образования, здравоохранения, пенсионной системы и жилищно-коммунальной политики;
- северном завозе и дебюрократизации экономики;
- макроэкономической, кредитно-денежной и таможенной политике;
- судебной системе;
- транспорте и связи;
- энергетике;
и прочая и прочая.


Многочисленные эти занятия сопровождались аппаратными боями. А война --ело переменчивое. Сегодня, встречаясь с Николаем Емельяновичем, надо поставить акцент здесь. Завтра, в разговоре с Владимиром Владимировичем, уже нужно переместить его туда. Герман Греф, проходя одну битву за другой, менялся. Ни одна из этих битв, по сути, для него не закончилась победой. Где-то,как в налоговых реформах,протащил то, что удалось протащить без сопротивления. Где-то,как с реформой МПС,формально победил, но условия реализации победы таковы, что, считай, и проиграл. Где-то,как в первом раунде битвы за судебную реформу, похоже, просто не заметил, что шла война, и он в ней проиграл. Потому что противник в этой войне -- председатель Верховного суда -- оказался столь сильным полемистом, что просто уболтал министра-реформатора.

«Реформы» и «Греф» - это почти слова-синонимы. О необходимости и неизбежности реформ он за год научился говорить, кажется, в любой момент и начиная с любого места. Сомнения в том, что реформирование (изрядно напоминающее процедуру поочередного подпиливания несущих конструкций многоногого сооружения) есть общественно полезное действо, у Грефа за минувший год не возникало ни разу. Вероятность того, что конструкция может обрушиться на пильщика, или из-за угла вдруг выскочат охранники и пребольно побьют -- не рассматривается. А у нации, готовность которой идти к процветанию многотрудной дорогой через долину слез -- главное условие совершения любого рода экономического чуда, просто не спрашивали об этой готовности. Словосочетание «общественный договор», бывшее одним из любимых у Германа Грефа год назад, исчезло так быстро, что не успело даже утратить смысла от многоразового произнесения. И это -- главная метаморфоза Грефа.