Что и говорить, Эдмонду Поупу здорово не повезло. Американец попал «в ненужное время в ненужное место». Приговор, вынесенный ему судом, свидетельствует о том, что российское руководство продолжает активно экспериментировать в области проведения «жесткой политики» во взаимоотношениях с окружающим миром. Кремль в последние полгода-год пытается сформировать новые принципы обеспечения национальных интересов России. И поуповские «двадцать лет строгого режима» -- лишь один из пробных шаров, запускаемых для отработки этих новых принципов. Среди прочих же -- и новая кавказская силовая политика (проявляющаяся как по отношению к Чечне, так и к соседним странам -- той же Грузии), и красноречивые изменения российской военной доктрины (декларирующей готовность применить в случае угрозы агрессии ядерное оружие), и попытки избежать диктата США во взаимоотношениях со «старыми друзьями» (Ираном, КНДР, Югославией, Ираком и т.д.): перечислять можно долго, однако все это, что называется, лежит на поверхности. Как пояснил газете «Время новостей» весьма авторитетный в военно-политических кругах источник: «Россия сейчас пытается во взаимоотношениях с окружающим миром овладеть искусством угрожающего жеста, то есть заставить считаться со своими интересами, не прибегая к прямому применению силы».

Нагляднее всего происходящие в России изменения демонстрирует сравнение «дела Поупа» с очень похожим на него «делом Блисса». 25 ноября 1997 года ФСБ арестовала представителя американской телекоммуникационной компании Qualcomm Ричарда Блисса, обвинив его в шпионаже -- в деле фигурировала та же самая статья 276 УК РФ, что и у Поупа. Однако уже 6 декабря под давлением Вашингтона г-н Блисс был выпущен из следственного изолятора под подписку о невыезде, а 25 декабря вообще покинул Россию -- ФСБ разрешила ему «провести на родине рождественские каникулы». Естественно, после этого Лубянка о Блиссе больше уже не вспоминала. В приватных беседах чекисты невнятно ссылались на указание, «поступившее с самого верха»: Кремль предпочитал тогда строить свою политику на уступках, причем уступках зачастую даже односторонних. Правда, «угрожающий жест» был не чужд и Борису Ельцину. Время от времени он мог себе позволить что-нибудь типа «приштинского броска» или грозных «китайских напоминаний» о российском ядерном арсенале, адресованных американскому президенту. Тем не менее в целом ельцинский Кремль проводил «мягкую линию» и требовал того же от российского МИД и спецслужб.

Любопытно, что Владимир Путин в этом отношении уже тогда несколько выбивался из общего курса команды Ельцина. Сейчас мало кто вспоминает о том, что репутацию весьма жесткого (а по некоторым отзывам, даже «жестокого») человека Владимир Путин заслужил еще в 1997--1998 гг., когда он работал в президентской администрации. По слухам, именно «умение обломать» бунтующих региональных лидеров и заставило Бориса Ельцина обратить внимание на практически никому не известного начальника главного контрольного управления. Впрочем, даже получив полную власть над страной, как человек весьма осторожный, Владимир Путин всегда избегал публичного осуждения политики своего предшественника. Годы службы в СВР, похоже, приучили его действовать без излишней огласки. Однако сейчас «шпионские привычки» могут сыграть против него. Поскольку «жесткая линия» или «угрожающие жесты» эффективны лишь в том случае, когда они понятны окружающим. В противном случае можно добиться обратного эффекта: убедить окружающих в нарастании «новой русской угрозы» и соответственно заставить готовиться к столь же жесткой обороне от непонятной опасности.