Положить на музыку главный шекспировский шедевр решился в 1868 году француз Амбруаз Тома. Оказавшись лицом к лицу с великим произведением, композитор не задумываясь сделал с ним то же, что сделал бы с любым другим сюжетом, который надлежит приспособить для ходовой среднестатистической оперы. Вместе со своими либреттистами Карре и Барбье он убрал из него почти все мысли, сильно сократил количество героев (под нож пошли, например, Розенкранц и Гильденстерн), основной сюжетной линией сделал любовную и соответственно максимально раздул главную женскую роль. Это понятно: если во времена Шекспира роль Офелии играл непритязательный мальчик, то во второй половине XIX века никто бы не стал ставить оперу, в которой нет выигрышной партии для примадонны. Кому, как не Тома, директору парижской «Опера комик», этого было не знать. В результате самый известный номер «Гамлета» -- прощальная ария Офелии, входящая в золотой репертуар колоратурного сопрано. По ней легко судить о музыкальных предпочтениях Тома -- Беллини, Доницетти, Гуно.

Поработали либреттисты и с финалом, знаменитым своими нескончаемыми смертями. В оперной версии мы имеем почти что хеппи-энд. До свадьбы, правда, дело не доходит -- Офелия топнет, как и положено. Зато Гамлета, заколовшего Клавдия и отправившего Гертруду в монастырь, коронуют и поют ему славу. Существует так называемый «финал для Ковент-Гардена», куда Тома возил свою оперу на гастроли. Для соотечественников Шекспира пришлось Гамлета все же умертвить. В английской версии датский принц восклицает: «Офелия, я умираю вместе с тобой!» -- и падает. После чего ему опять поют славу. Выходило еще более глупо.

Сейчас у оперных режиссеров «Гамлет» не в чести (большей любовью пользуется музыка более ранней оперы Тома -- «Миньон»), хотя отличный исполнитель заглавной роли имеется -- Томас Хэмпсон. Для того чтобы справиться с волюнтаризмом либреттистов и второсортностью музыки, нужны одновременно сильное режиссерское решение и качественная музыкальная работа. То и другое в «Новой опере», давно решившей пополнить раритетным «Гамлетом» свой репертуар, изначально ожидалось. Роль режиссера была предложена не кому-нибудь, а Александру Сокурову. Даже если бы он оказался полностью несостоятельным в новом для себя качестве оперного режиссера, то хотя бы само сочетание имен Шекспир--Тома--Сокуров могло быть занятным. Но Сокуров, огорчившись тем, что в опере так много поют, потерял к постановке всякий интерес. Вместе с ним охладел к «Гамлету» и художественный руководитель театра Евгений Колобов. И украшенная весьма вздорной сокуровской идеей -- перевести оркестр из традиционной ямы в задний карман сцены -- опера была отдана в руки штатного режиссера «Новой оперы» Валерия Раку, штатного же дирижера Дмитрия Волосникова и кинохудожницы Марины Азизян.

Ничего хорошего из этого не вышло. Лучший момент в постановке -- знаменитая «Мышеловка», в которой играют забавные куклы и проскальзывает хоть какой-то юмор. Все остальное -- мрачно и убого. Передвижной помост, на который по очереди присаживаются герои, всегда начинает скрипеть точно во время арии. Это производит особенно угнетающее впечатление, поскольку ввиду отдаленности оркестра скрип становится основным сопровождением к вокальным партиям. Гамлет (молодой старательный баритон Илья Кузьмин) выясняет отношения с царственной четой, с самим собой и со всем миром, самым неопрятным образом заворачиваясь в какую-то занавеску с цветочками. Карикатурный призрак умерщвленного отца, по-вампучному разрисованный и разодетый, является будто не с того света, а из кружка сельской самодеятельности. Офелия (опытная, легкоголосая Марина Жукова), обернутая в огромную негнущуюся дерюгу и напоминающая ходячий столб, сползает на животе по помосту, плюхается с него на изображающий воду полиэтилен и лежит там до самого конца.

Конец, впрочем, не за горами, потому что пятичасовая опера сокращена вдвое. И, как водится в «Новой опере», -- переоркестрована. С партитурой обошлись не корректнее, чем Тома -- с Шекспиром. Тут нашлось место и любимому в «Новой опере» ударному инструменту -- коробочке, по звуку напоминающей метроном (без этого сравнительно недавнего изобретения здесь не обходится даже «Борис Годунов»). Имеется и полноценное соло саксофона -- означающее, видимо, дружеский привет одноименному спектаклю Питера Штайна. Которую из имеющихся версий оперы -- французскую или английскую -- показывают в «Новой опере», неясно. Скорее всего русскую и самую неудачную.