Весной этого года знаменитый белградский фестиваль получил престижную премию «Европа -- театру», лауреатами которой являются почти все выдающиеся режиссеры наших дней. Ни один театральный форум этой премии в прошлом не удостаивался. И вряд ли удостоится в будущем. «Европа -- театру» дается за творческие достижения, коих у фестиваля по определению быть не может. Но для БИТЕФа сделали исключение. Слишком уж необычно его место в новейшей истории европейской сцены. И дело не только в том, что театральная встреча западного и восточного блоков состоялась именно здесь, но и в том, что БИТЕФ -- это, по сути, единственный авторский фестиваль, лицо которого на протяжении тридцати с лишним лет определяет один человек -- Йован Чирилов. Удивительнее всего, что белградский форум является при этом самым репрезентативным и «объективным» в Европе. Любая сколько-нибудь заметная фигура мирового театрального процесса рано или поздно окажется в Белграде. Как правило, рано. Чирилов отдает должное мэтрам, но еще больше любит открывать (или поддерживать открытые другими) новые имена. Неудивительно, что в этом году его взор обратился в первую очередь к Германии.

В самый день открытия сыграли представление Саши Вальц под названием Korper («Тела»), на следующий день -- Disco Pigs по пьесе ирландского драматурга Энди Волша в постановке Томаса Остермайера. Оба они из поколения тридцатилетних и оба возглавили недавно берлинский театр «Шаубюне» (тот самый, которым руководил Петер Штайн и в котором он поставил свои знаменитые «Три сестры»). Представьте себе, что художественным руководителем МХАТа стал не Олег Табаков, а, скажем, Владимир Мирзоев вкупе с Климом, и вы поймете, сколь неожиданным было это назначение. Но главное, что, оказавшись у руля респектабельно-традиционалистского «Шаубюне», Вальц и Остермайер явно не собираются охранять какие бы то ни было традиции. Каждый из них остался верен себе. А Вальц стала даже радикальнее, чем прежде.

«Тела» -- первый спектакль, поставленный ею в «Шаубюне» и уже показанный в Эдинбурге. Британская критика усмотрела в нем в первую очередь социальную подоплеку. Что, конечно, правильно. Опыт тоталитарного режима, ужасы концлагерей, утилитарное отношение к человеку -- все это, безусловно, отозвалось в жутковатом представлении немецкого хореографа. Когда две женщины, стоя на авансцене, торгуют частями собственных тел -- печенью, легкими, сердцем, -- аккуратно прилепляя друг на друга ценники, этот анатомический аукцион не может не вызвать соответствующих исторических ассоциаций. Так же, как эпизод, в котором обнаженные тела кубарем катятся вглубь сцены. Куда? В братскую могилу, в преисподнюю? Бог весть. Но куда важнее метафизическая подоплека этого действа. То, что окружающий мир враждебен человеку, давно уже стало общим местом модерн-данс, но в спектакле Вальц частью этого враждебного мира оказывается сама телесная оболочка. Человек является одновременно и хозяином своего тела, и его рабом. Это даже не мандельштамовское «я и садовник, я же и цветок», ибо садовник, как правило, относится к цветку с симпатией. Это почти вражда. Что для искусства танца, согласитесь, необычно и даже парадоксально. Участники представления воспринимают свои тела отстраненно и с каким-то саркастическим изломом: у меня есть рот (показывает на живот) -- с его помощью я ем, у меня есть ноги (показывает на уши) -- с их помощью я хожу. Но и нос, и уши, и ноги -- все это не я. Если у человека и есть душа, то к телу она отношения не имеет. Характерные для современного танца сюрреалистические метаморфозы здесь не радуют и не удивляют, а скорее удручают. Печальные кентавры из двух человеческих тел с недоумением рассматривают собственные ноги. Ну что с ними делать -- и прилечь трудно, и присесть не удается. Но самое страшное в спектакле Вальц то, что апокалипсис, которым опять же заканчивается едва не каждое второе представление современного танца, это вовсе не абсолютный конец. Погибнув, мир снова возрождается, чтобы опять пройти путь к гибели. И конца этому, судя по всему, нет.

Остермайер рядом с Вальц кажется замшелым традиционалистом. Вместе с тем найти этому еще молодому, но уже успевшему войти в немецкий театральный истэблишмент режиссеру аналог в нашем отечестве практически невозможно. Ибо Остермайер покоряет не столько талантом, сколько, как принято нынче говорить, драйвом. Он плодовит, он любит и умеет давать интервью, он выступает на пресс-конференциях и научных конференциях. Он не забывает ставить классику, но при этом держит нос по ветру и уже успел оприходовать весь джентльменский набор современной драматургии. В первую очередь, разумеется, британской. Пересказывать содержание этих пьес, как уже неоднократно отмечалось, бессмысленно. В Disco Pigs, скажем, речь идет о двух подростках, любящих друг друга и ненавидящих остальной мир. Свое неприятие всего и вся они выражают с помощью прихотливого слэнга и нецензурных выражений. В общем, час с лишним непрерывного крика и матерщины. Чтобы поставить эту пьесу, нужно найти двух артистов с мощной энергетикой и с самого начала задать спектаклю убыстренный ритм. С обеими задачами Остермайер справился блестяще. Disco Pigs cмотрятся на одном дыхании. Правда, после просмотра возникает ощущение зря потерянного времени, но с постановками современных британских пьес почти всегда так. А многим все равно нравится.

На самом деле «Шаубюне» можно позавидовать. Два его руководителя дополняют друг друга почти как Станиславский и Немирович-Данченко. Талантливая, то и дело пускающаяся на рискованные эксперименты Вальц и основательный, умеющий правильно определить репертуарную политику Остермайер. Нового МХАТа они, конечно, не создадут, но жизнеспособный и даже успешный театр сделать могут. Вопреки своему отношению к миру, в котором все представляется им тленным, бренным и стремящимся к очередному апокалипсису.