Открытие сезона Российского национального оркестра совпало с открытием сезона Московской консерватории. Это справедливо: начало музыкального года должно быть заметным и сопровождаться аншлагом и цветами. А самым аншлаговым и цветоносным из всех руководителей московских оркестров у нас остается Владимир Спиваков.

Весь прошлый год Спиваков, неожиданно получивший один из самых известных российских оркестров из рук его создателя Михаила Плетнева, старательно строил свое реноме симфонического дирижера и в конце концов добился благосклонности специалистов. (По поводу публики не стоило беспокоиться -- она всегда будет обожать своего кумира, играет ли он на скрипке, танцует ли, поет или машет палочкой.) Но после открытия сезона от этой благосклонности не осталось и следа.

Концертов было два. Программа одновременно популярная и с претензией на респектабельность: Первый концерт Чайковского, Девятая симфония Шостаковича, Второй концерт Рахманинова и Шестая симфония Чайковского. Из всего этого успешно отзвучал лишь Шостакович. Да и то, по распространенному мнению, он больше походил на Прокофьева -- от чего я бы на месте Шостаковича не была в восторге.

История с подменой одного классика другим очень характерна для Спивакова. Считаясь признанным исполнителем музыки Шостаковича, он безошибочно отбирает из этого клубка нервов лишь польки, канканы и забавное ерничество, годное для студенческого капустника или выступления юмориста. Спиваковского Шостаковича не с Прокофьевым надо сравнивать, а в лучшем случае со Жванецким. Музыка, рожденная из страха, слез и неповиновения, получается у него веселой и понятной, радостно выпирая навстречу слушателю всеми своими невеселыми банальностями. В «антипобедной» Девятой симфонии, написанной в пику властям и соцзаказам в победный 1945 год, их как никогда много -- так что Спивакову есть где развернуться. И кончается Девятая удачно -- эффектным и бравурным тутти.

Такого рода финалы -- конек руководителя РНО. Они неизменно вызывают восторг публики, за которым, в зависимости от отделения, возникает устойчивое желание пойти в буфет или гардероб. Однако Чайковский, в своей последней симфонии поменявший местами третью и четвертую части, сыграл с дирижером злую шутку. Повинуясь четко выработанному условному рефлексу, слушатели, как обычно, устроили овацию после чего-то большого, громкого и помпезного. И -- промахнулись. На выход было подниматься рано, впереди их еще ждал медленный заупокойный финал.

Опять же показательная история. Хиты, которые известны каждому слушателю и каждому оркестранту наизусть, разваливаются на глазах. Им не хватает динамики, внутренней логики, а иногда и просто хорошего вкуса. Спиваков ломает прежние навыки оркестра, взамен предлагая локальные средства спасения: отчаянное форте, манерная пауза, заметное даже со второго амфитеатра пиццикато контрабасов. Стратегия заменяется мелкой тактикой удерживания слушательского (и зрительского) внимания. Оркестр мучается с темпами, солист (в фортепианных концертах солировал Николай Луганский) мучается с оркестром. А лично я страдаю от напрочь разбалансированного звука оркестра, созданного десять лет назад с тем, чтобы быть лучшим в Москве.