В понедельник вечером с тридцатиминутным опозданием в зияющем пустыми местами БЗК все-таки начался длинный вечер, представлявший развернутую коллекцию музыкальных версий байроновского Чайльд Гарольда в исполнении Юрия Башмета и его оркестра «Новая Россия». Никто не сомневался, что романтичный образ неясно почему смятенного Гарольда подходит Башмету лучше многих. На русской сцене он почти Гарольд, в художественном облике которого смятенье чувств и безнадежный поиск с чертами неформальности есть лишь изящные оттенки. Чрезвычайно, впрочем, важные для имиджа.

Между тем в первой программе абонементного цикла «Башмет + Башмет» (репертуарные раритеты в эффектном сочетании с популярностью исполнителя), к удивлению многих, показалось, что главную роль (солирующего альта в «Гарольде в Италии» Гектора Берлиоза), фактически роль своего лирического героя, Башмет отдал другому -- юноше пылкому Юлиану Рахлину. Только потом выдающаяся степень поэтичной трафаретности, с которой молодой солист Венской филармонии рисовал детали берлиозовского образа, стала объяснима с точки зрения соответствия концертному замыслу.

Сколь бы ни была версия Берлиоза близка литературному оригиналу, сколько бы красоты и искушенности в полной подтекстов романтической образности ни демонстрировал автор четырехчастной симфонической поэмы, темы которой стали изысканными шлягерами, в программе вечера «Гарольд в Италии» играл роль прелестного, но наивного первоисточника. Ровно поэтому Башмет временами тщательно, временами с элегантной небрежностью дирижировал оркестром (последний пока не силен в деталях, но уже пылок в кульминациях), не протестуя против смутности первой части («Гарольд в горах. Сцены меланхолии, счастья и радости»), явно получая удовольствие от обаяния второй («Шествие пилигримов, поющих вечернюю молитву»), сохраняя грамотный баланс, отмеряя шествие симфонического сюжета красивыми пиками и позволяя солисту самому искать путь к звуковому идеалу.

«Гарольд в России» (заметно более тревожный, чем «Гарольд в Италии») пера другого светского льва, с этого года занимающего пост художественного руководителя Московской филармонии, композитора Александра Чайковского, несмотря на трепетное соло Башмета, взявшего наконец-то в руки альт, и эффектное сочетание эмоциональной доступности и конструктивной мудрености, также не вышел за рамки филармонической пышности.

Сладкое досталось тем, кто, отдав должное непафосному дирижерству Башмета, сольной страсти Рахлина, богатой тембровыми нюансами речевой выразительности башметовского альта и убедительной форматности произведения Александра Чайковского, выдержал пятнадцатиминутный полуантракт, во время которого оркестранты бодро переставляли стулья, двигали рояль, раскладывали партии. В одиннадцатом часу оркестр, уменьшившийся до размеров камерного, Башмет и дирижер Евгений Бушков, как всякий техник знающий свою машину лучше водителя, приступили к исполнению опуса Harold again Олега Фельзера.

Это имя знакомо только специалистам. В советской жизни Фельзер слыл авангардистом, умудрился организовать камерный оркестр Оперной студии Азербайджанской консерватории, специализировавшийся на исполнении новой музыки, в восьмидесятые уехал в США, кем только не работал, пока не был окончательно забыт на родине и каким-то чудом не стал признанным американским автором с престижными премиями и солидными заказами.

Появившись на сцене в романтическом черном шарфе, Башмет сразу же намекнул на собственную, куда более изощренную, чем романтические трафареты, роль в концерте и на кокетливую игру, затеянную композитором. Но кто бы мог подумать, что она окажется столь тонкой. В изысканной конструкции, полной рефлексивного семидесятнического пафоса, было столько остроумия и чувства, полистилистика выглядела столь далекой от известной рецептуры, а баланс мудрености и кокетства был столь изощренным, выкроенным, что мастерство исполнителей вдруг выросло в разы, а намаявшаяся публика забыла, что к современной (даже если понимать этот термин условно) музыке она обычно относится сложно. Тот же Башмет столько раз мучил ее Пяртом и убаюкивал Канчели. Но так легко -- как комарик укусил -- звучание умной партитуры она, кажется, не переносила еще ни разу. И за это, судя по крикам «браво» после удивленного затишья, была благодарна.