Итак, двенадцатого «русского Букера» удостоен Рубен Давид Гонсалес Гальего за автобиографию «Белое на черном». Спорное решение приняло едва ли не идеальное жюри. Председатель Яков Гордин -- глубокий историк и «человек литературы» до мозга костей; считая лучших критиков, не минуешь Ирины Роднянской (даже если загибать пальцы одной руки); хотя у Николая Александрова нет опыта Роднянской, не усомнишься в широте его кругозора и любви к словесности; Максим Амелин -- поэт Божьей милостью и успешный издатель; про Николая Петрова известно, что сфера его интересов не сводится к музыке. Можно не принимать мнения каждого из судей, но отрицать их интеллектуальный потенциал и личностное достоинство значит демонстрировать зашоренность либо вздорность. И вот вам результат...

Гонсалес Гальего, инвалид с детства и -- волей коммунистической сволочи -- сирота при живой матери, прошел сквозь ад тяжкого недуга и бесчеловечных советских детдомов. О чем написал книгу. Его мужество, жажда жизни и душевная сила так же бесспорны, как цинизм коммунистов всех мастей (сиротство внуку генсека одной из испанских компартий организовали правящие в СССР товарищи), презрение к сирым и убогим, царившее в большевистской сверхдержаве (и по-прежнему правящее бал едва ли не на всей ее территории) и необходимость правды о преступлениях. Если кто-то скажет, что «Белое на черном» (типичная книга non fiction) больше чем роман, спорить не стану. Может, и больше. Такие тексты не подлежат критике. Предъявлять им претензии имеют право лишь те, кто испытал нечто подобное. Но коли так, то и для премирования таких книг потребны люди особой стати. Смею предположить, что и те, кто недоуменно встретил выбор жюри, могут быть привержены духу милосердия не меньше, чем уважаемые судьи. Никакая премия не искупит страданий Гонсалеса Гальего. И не поможет тысячам его собратьев, что сейчас страдают не только от увечий, но и от равнодушия, жестокости, хамства. Им нужна действенная помощь. Способна ли книга Гонсалеса Гальего подвигнуть власть и общество на должные поступки? Возможно, хотя и без автора «Белого на черном» те, кто хотел знать, знали, чего стоит большинство наших больниц и детдомов. А тех, кто знать не хочет, ничем не проймешь. Надо ли приобщать к исповеди Гонсалеса Гальего читателя? Бесспорно. Выполнит ли эту миссию премия? Боюсь, что нет. Особенно в нашем культурном пространстве, где перманентное унижение литературы, размывание критериев, выветривание договороспособности привели к грустному итогу -- отторжению публики от словесности. Ну, Букер, скажет типовой «читатель газет», ну, испанец какой-то, ну, про инвалидов...

Сможет ли «Открытая Россия» донести до общества «Белое на черном»? Да. Если захочет. Вложив серьезные деньги, можно и огромный тираж напечатать, и мощную рекламу двинуть, и бесплатными экземплярами насытить библиотеки, школы, те же детские дома и даже организовать работу книгопродавцов. Как можно совершить и иные благотворительные акции. И назначить пенсию Гонсалесу Гальего, не обязательно придавая этот жест огласке. (В старой России благотворители не редко стеснялись «рекламировать» то, что делали по велению сердца.) Букер для этого не нужен.

Я не хочу сказать, что словесность и тем более литературные премии должны быть вне политики и этики. Я хочу сказать, что букеровское жюри сделало литературный выбор, а политические и этические тезисы оказались востребованными ситуационно -- для оправдания итога. По-моему, это плохо не только для литературы, но речь пойдет все же о ней. Вернее, о литературной борьбе, зеркалом которой стала букериада-2003, проходившая под девизом «Этому не дадим!»

Этих было много. Что показал шорт-лист, строившийся не столько на сопряжении вкусов, сколько на взаиморазмене опусов, нелюбезных кому-то из судей. Оставим в покое Гонсалеса Гальего: в другом списке его книга смотрелась бы иначе (роман может повернуться к non fiction). Оставим спор о сравнительных достоинствах романов Леонида Юзефовича -- несхожие критики полагают, что «Казороза» уступает «путилинским» ретродетективам, но почему бы не актуализировать и этот извод жанра? Но с «Лаврой» и «Виллой «Рено» что делать прикажете? Даже если перемножить дарования Елены Чижовой и Надежды Галкиной, не получишь писателя уровня Ирины Полянской («Горизонт событий»), Дмитрия Быкова («Орфография»), Юрия Буйды («ое животное»), Андрея Геласимова («Год обмана»), Анатолия Наймана («Все и каждый»), Бориса Стругацкого («Бессильные мира сего»), Владимира Шарова («Воскрешение Лазаря»), споро снятых с дистанции. Я не про «нравится -- не нравится» говорю (из названных выше романов «нравятся» мне отнюдь не все, об иных и писал жестко), а про «дважды два -- четыре». Про уровень, лишь досягнувши которого можно стать объектом спора. Так спорили критики о лучших, на мой взгляд, соискателях Букера-2003 -- Леониде Зорине («Юпитер») и Афанасии Мамедове («Фрау Шрам»). Семеро «пролетевших» плюс четверо (включая Гонсалеса Гальего) «удостоенных» в сумме дают не искомую шестерку, а группу из одиннадцати романистов -- любой выбор из этого круга сделал бы шорт-лист осмысленным. Не случилось.

Можно было из ловушки выскочить? Можно. Шорт-лист (образ романистики года) много важнее итога (всегда подправленного игрой Фортуны), но в букериадах были прецеденты исправления ошибок: например, в 1999 году, когда лауреатом стал Михаил Бутов. Тоже не случилось. Потому что стратегия этому не дадим легко сочетается с другой -- той самой, родной и любимой: у нас нет литературы, роман мертв, так не доставайся же ты никому... Хотели или не хотели того члены жюри, но ими было послано читателям именно такое сообщение. Замаскированное искренним (кто бы сомневался!) благородным милосердием. И читающееся (была бы охота!) как дань политкорректности. То есть обряжающее лауреата в маску «представителя» -- инвалидов, сирот, чужаков (не афророссиянин, но тоже красиво), жертв тоталитаризма и, уж простите, потомков «хороших левых». Схожий сюжет имел место в 1998 году, когда в шорт-лист вошла исповедь Александры Чистяковой «Не много ли для одной», а премию снискали ориентированные на документ «Чужие письма» Александра Морозова. Но тогда тезис «Ваши «романы» -- фикция» был проговорен четко. Как и при премировании «Альбома для марок» Андрея Сергеева (1996), который, разумеется, ни с каким романом рядом не лежал. Позиция есть позиция. Невольное попадание в позицию -- совсем другое дело.

Не Леонида Зорина мне жаль. Если писатель на пороге 80-летия работает с такой энергией (на фоне расслабленной инерционности многих собратьев по цеху, что существенно моложе Зорина, его верность литературе смотрится особенно ярко), если в мареве абсурдного и множащего зло релятивизма он дерзает внятно называть черта чертом, если журнал, в котором опубликован «Юпитер», невозможно достать (том зоринского избранного, включающий этот роман, должен выйти в «Эксмо» в начале будущего года), если, написав «Юпитера», мастер не останавливается («Знамя» анонсирует повесть «Забвение»), то ему можно только восхищенно завидовать.

Глупо жалеть и Афанасия Мамедова. «Фрау Шрам» энергично обсуждалась (а что бранились, тоже хорошо -- было видно: вещь «цепляет» и ее критиков). Издательство «Время» своевременно выпустило роман книгой. Мамедов напечатал в этом году сильные рассказы. И вообще с ним все в порядке. Как и с Леонидом Юзефовичем. У них хватит ума и души, чтобы понять: шорт-лист -- это победа.

Что же до недостатков «Юпитера», «Фрау Шрам» и «Казорозы», то найти их, конечно, можно. Было бы желание -- сыщутся и в «Братьях Карамазовых», на отсутствие которых в списке соискателей жаловался в начале букериады Николай Петров. Формула выдающегося пианиста была подхвачена СМИ -- если вдуматься, порождает она два вопроса. Во-первых, зачем нужны еще одни «Братья Карамазовы»? А во-вторых, что бы ощутил Петров, услышав после своего концерта: играл не Святослав Рихтер и не Владимир Горовиц?

Нет, не обнесенных чашей мне жаль. И не русской словесности вообще: выдержала беды похуже. Жаль читателя, которого снова уведомили: на литературном пиру ему поживиться нечем.