Две тысячи десятый, похоже, войдет в историю именно как год, когда на экраны вышло «Начало» -- сверхамбициозный проект великолепного, кто бы что там ни говорил, режиссера Кристофера Нолана, человека, который перезагрузил «Бэтмена» похлеще, чем Джеймса Бонда, стал на некоторое время самым главным режиссером планеты и явно сумел создать фильм, о котором не забудут до того времени, пока в Лос-Анджелесе не объявят список претендентов на соискание призов Американской киноакадемии. Нолан шел, если верить прессе, к этому фильму без малого два десятка лет, решив зафиксировать на пленке такую по определению не поддающуюся фиксации материю, как человеческие сны. Главный герой всего предприятия -- Кобб (Леонардо Ди Каприо), человек, зарабатывающий себе на жизнь способностью проникать в чужие сны и вычленять из них важную для заказчиков информацию. При этом он уже очень давно (подобно режиссеру Роману Поланскому) не может доехать до своей исторической родины -- Америки, и почти что забыл, как выглядят лица его детей. В какой-то момент японский бизнесмен (Кен Ватанабе) делает ему предложение, от которого невозможно, хотя и очень хочется, отказаться: Кобб должен проникнуть в подсознание наследника главы могущественной корпорации (Силлиан Мерфи) и не вычистить, но, наоборот, вложить на подкорку некие необходимые для успешного ведения черного бизнеса сведения. Проблема лишь в том, что в подсознании самого Кобба практически безраздельно властвует его покойная жена (Марион Котийяр), которая в свое время напрочь перепутала сон и реальность.

Во сне время течет совсем не так, как в реальности, поэтому самые важные события «Начала» происходят в течение бесконечно долгих секунд, пока микроавтобус с основными участниками истории падает с моста. Надо отдать Нолану должное -- зритель ощущает себя точно так же завязшим в пространственно-временном континууме, как и герои: жизнь уже раз двадцать пронеслась перед глазами, а автомобиль все падает и падает, и ускорить происходящее нет никакой возможности, хотя даже самому распоследнему тугодуму все предельно ясно. В процессе этой бесконечной истории можно перебрать в уме все приходящие на ум трактовки и сравнить «Начало» с предыдущими работами Ди Каприо (как ни крути, а «Остров проклятых» вышел на редкость не вовремя -- возникает подозрение, что сам Лео не всегда понимал, где конкретно он снимается в данный момент); и порассуждать о том, что образ растерявшейся в промежутке между реальностью и сном жены Кобба кажется едва ли не самым отталкивающим за долгие годы -- ничего, кроме отторжения, эта истерическая мадам не способна вызывать по определению; и вспомнить классические визионерские фантазмы Филиппа К. Дика (к которым, по счастью, происходящее в фильме имеет отношение в лучшем случае эпигонское)... Секундная стрелка все равно вязнет в медоточивом нагромождении на самом деле недурных спецэффектов.

Лучшее, что можно пожелать «Началу», -- как можно скорее попасть в руки неутомимых закройщиков из Болливуда. Повторить судьбу самого главного фильма Кристофера Нолана «Мементо», который в 2008 году ударился оземь, подобно Финисту -- Ясному соколу и превратился в абсолютно гениальную кинокартину «Гаджини» тамильского режиссера по имени А.Р. Муругадосс. Как водится в индийских ремейках, в «Гаджини» была использована вроде бы только внешняя, лежащая на поверхности сюжетная основа триллера о потере кратковременной памяти. Основа, адаптированная для местной публики и переведенная на язык родных баньянов вроде бы с совершенно неуместными в контексте заявленного «неонуара» песнями и плясками. И тем не менее именно в этом стопроцентно опереточном (для европейского зрителя) контексте все придуманное Ноланом проявилось во всем своем эзотерическом величии. То же самое должно по прошествии некоторого времени (когда «Начало» соберет полагающиеся миллионы долларов и, возможно, получит «Оскара») произойти и теперь -- пробирающая «от мозга до костей», проникающая, подобно невидимому вирусу, в самую сердцевину подсознания изначальная идея должна очиститься от наносного пафоса интеллектуального блокбастера и предстать перед заинтересованным зрителем в единственно возможной инкарнации. Как говорилось во вряд ли случайно совпадающем в русском названии отечественном фильме: «Вы танцуете? А я пою!»