В этом обороте -- про юность и ум -- благодаря фирменной гибкости русского языка (в данном случае мы имеем дело со слабой фразеологической валентностью) сами собой образуются два смысла: юному человеку, обладающему умом, нелегко; у юношества с умом напряженно. В данном случае имею в виду оба.

Вячеслава Самодурова хорошо помню как высокотехничного и весьма осмысленного демиклассического танцовщика Мариинского театра. В 90-е он был одним из передовиков новой хореографии: открываемого тогда у нас Баланчина, свежесочиненного раннего Ратманского, в 96-м запомнился в экспрессивном номере на конкурсе «Майя». Потом уехал в Амстердам, в Национальный балет Нидерландов, потом стал principal Ковент-Гарден, где и начал ставить (кое-что показывали в Мастерской новой хореографии Большого театра, инициированной тогдашним руководителем балетной труппы Алексеем Ратманским). Нынешний главный балетмейстер Михайловского театра выдающийся педагог Михаил Мессерер тесно связан с Ковент-Гарден, там он сочинения начинающего хореографа заприметил и пригласил сделать у себя первый одноактный балет. Так и вышло, что тот вернулся в Петербург, где некогда окончил Вагановское училище, не танцевать (танцевать он уже перестал), но ставить, и зовется теперь коротко: Слава Самодуров.

В таком усекновении имени 36-летнего человека хочется увидеть не западный демократизм, согласно которому больших шишек кличут Биллами и Диками, но нашу молодежную интонацию. Потому что балет получился про молодость.

Не уверен, что автор сознательно вкладывал в него те смыслы, которые считываются (ощущаются, быть может, мерещатся) из зала. Во всяком случае сам он предпослал своему опусу рассуждение про «время, протянувшееся из прошлого в настоящее и свернувшееся передо мной в эдакий бублик». Время протянулось в сознании Славы под воздействием сонаты Скарлатти, слушанию которой он предавался в ожидании вылета в Хитроу. На фоне обычного дикого вздора, которым наши хореографы, изъясняя свои замыслы, делятся в буклетах спектаклей, самодуровский текст выглядит еще прилично, но если фон убрать, в голом виде рацеи насчет «условности видимости перемен» рассмотрению в качестве интеллектуального продукта не подлежат.

К счастью, сам балет много, много лучше! И даже подлежит рассмотрению в качестве художественного произведения, что для отечественных сочинителей танцев есть редкость чрезвычайная.

«Минорные сонаты» -- соответственно, Скарлатти, 35 минут музыки. Трое танцовщиков, три танцовщицы, которые в программке поделены на дуэты, но структура балета не только чередование дуэтов; есть трио, сольные вариации, секстеты. Хореографический текст демонстрирует безусловные способности его автора к делу, которым он занимается. И столь же безусловную грамотность: Самодуров перетанцевал многих великих, от Баланчина до Матса Эка, и общение с их хореографией не только телом, но умом видно в его работе. Например, понимание того, о чем говорил Баланчин: когда на сцене мужчина и женщина, это само по себе сюжет. Самодуров выстраивает именно пластические отношения героев, а не учиняет, как многие, плохой драматический театр, только без слов. Насмотренному зрителю доставит удовольствие считывать не эпигонские цитаты, а, скорее, оммажи -- скажем, вариация, которую танцует Вера Арбузова, изящно намекает на баланчинского «Аполлона». Комбинации хореограф чертит складно и красиво, движения лепит тоже со вкусом, умно и местами оригинально. Вот танцовщица в аттитюде бьет воздух ногой, как крылом, а вот она, согнувшись на руках партнера, стучит в пол твердым носком, как копытом, -- и открывается вдруг родственность птицы и лошади в выражении строптивости, борьбы с несвободой.

А что же за смыслы?

Они, мне кажется, во многом определяются костюмами Эллен Батлер. Танцовщики одеты в лосины до колен, то есть в обтягивающие шорты, трикотажные фуфайки и вязаные тинейджерские, вроде как у гномов, шапки. Танцовщицы -- в малиновые боди. Получаются мальчики и женщины. Да так ведь и есть: девочки часто выглядят взрослее ровесников (вспомните, как точно и обаятельно это показано в фильме Асановой «Не болит голова у дятла»). Но у этих мальчиков -- голова на плечах. И профессия в руках (в ногах).

Это очень современно! Мы живем в IT-цивилизации, и огромное количество программистов, веб-дизайнеров, сисадминов и т.д. совсем молодые ребята, почти дети, которые вполне по-взрослому работают, зарабатывают, отвечают за себя, но притом все радости и гадости тинейджерства им не чужды. Тоска этого возраста, накрывающая беспричинно и страшно, трудность коммуникации, одновременная невозможность быть одному и с кем-то... тут уместно вспомнить еще один фильм: «Школу» Гай Германики. Но «Минорные сонаты» -- балет, сделанный в постбаланчинской неоклассической эстетике, потому вместо корявой мучающейся от самой себя юности, какой можно ждать в contemporary, мы видим обточенные гармоничные тела балетных танцовщиков и взаимоотношения, прочерченные прекрасными линиями арабесков и жете. То есть тело танцует жизнь души (как вообще-то и должно быть в балете, да редко бывает), здесь -- души совсем молодого человека, почти подростка. Но ведь и артисты балета сами очень молодые люди, а уже преданные профессиональному труду.

Печаль в этом спектакле, конечно, от юности. Минорным сонатам под стать сценография Кристофера Фолдза: коробка сцены полностью раздета, в воздухе на разных уровнях высоты и глубины подвешены динамичные прямоугольные конструкции из поблескивающей металлической сетки, свет (Саймона Беннинсона) то холодновато-интимный, то агрессивный контровой. Самодуров называет себя диктатором: мол, все члены постановочной бригады реализуют его идеи. Не знаю, так ли это, но во всяком случае компоненты находятся в полном, нерасчленимом единстве, так, что невозможно вообразить по-другому.

Премьеру давали вторым отделением гала-концерта, прежде -- «Привал кавалерии», после -- дивертисмент из классики. Вечер закрывал балетный сезон -- позволив подвести его итоги. «Привал» славно отрепетирован, в нем и во всех номерах дивертисмента заметна реализация принципа Михаила Мессерера: необходимости соединения собственно танцевальной и актерской выразительности. Он сторонник образов на сцене, и в любом концертном па-де-де, без декораций, его нынешние артисты уделяют внимание тому, чтобы именно сыграть Одиллию, Зигфрида, Аврору или польских панов, пляшущих краковяк из «Ивана Сусанина», не меньшее, чем заботе скрутить все пируэты и фуэте. Можно предположить, что бессюжетная хореография должна быть Мессереру не слишком близка. Но он строит сбалансированный репертуар: сам ставит «Лауренсию» (см. «Время новостей» от 8 июня), а приглашает Самодурова. Пару к «Минорным сонатам» в начале следующего сезона составит «Сенсориум», сочинение Алистера Марриотта, тоже из Ковент-Гарден. В зрелости с умом хорошо. Тоже в обоих смыслах.