Последней премьерой сезона в Большом театре стал балет, сделанный для дягилевской антрепризы 99 лет назад. Поставил «Петрушку» Михаила Фокина на сцене главного театра страны Сергей Вихарев -- петербургский балетмейстер-реставратор, прославившийся реконструкциями балетов Петипа, сотворенными на сцене Мариинки («Спящая красавица», «Баядерка», «Пробуждение Флоры») и Новосибирской оперы («Дон Кихот» и «Коппелия», затем перенесенная в Большой). «Петрушку» он уже ставил в Мариинке -- десять лет назад; спектакль шел с успехом, потом при складском пожаре погибли декорации, и восстанавливать балет в феврале этого года позвали не Вихарева, а американца Гэри Криста (см. «Время новостей» от 15 февраля). Позвали потому, что за прошедшие десять лет интерес Валерия Гергиева к реконструкционным проектам, мягко говоря, поутих -- в репертуар театра возвращены прежние, довихаревские редакции классики, сделанные в глубоко советские годы.

Таким образом, для балетмейстера работа в «чужом» Большом -- укор «своей» Мариинке. Впрочем, долго ли Большой будет для Вихарева «чужим» -- неизвестно: народ в кулисах упорно говорит о том, что постановщик имеет все шансы стать следующим худруком московской балетной труппы. Контракт Юрия Бурлаки заканчивается этим летом, о продлении его ничего не слышно. Пресс-служба комментариев не дает и клянется повесить всю информацию на сайте, как только она появится; артистам же пообещали рассказать, кто будет ими править, на сборе труппы, то есть осенью. Соответственно появление в репертуаре «Петрушки» не просто представление московской публике одного из великих балетов начала ХХ века, но, возможно, очередной (после «Коппелии») шаг к притирке труппы и будущего худрука.

С этой точки зрения что нам показывает «Петрушка»?

Это работа постановщика тщательного, старательного, разумного. Действие «Петрушки» разворачивается на масленичном гулянье в Петербурге -- шатры и балаганы, на заднем плане виден купол карусели, вертится аккуратно сделанное «колесо обозрения» (первобытно-русский вариант). Один из основных героев спектакля -- толпа, что смотрит на «живые фигуры» в балаганчике. Толпа эта прописана с невероятной подробностью, каждому персонажу придумана не то что ситуация, а прямо-таки проявление биографии в ситуации (да здравствует Станиславский!). От двух соперничающих уличных танцовщиц (одна на каблуках и танцует нечто скорее характерное -- приезжая из Москвы? -- другая на пуантах, более искусна и менее простодушна -- петербурженка?) до гуляки, вдруг получающего в морду от кутящего с цыганками купца и прилетевшему тумаку удивляющегося. Даже у медведя (артист натурально запакован в шкуру от головы до ног) есть характер; и конечно, перед началом представления прекрасен (и радостно одобряем публикой в зале) жест хозяина балагана Фокусника, который что-то буднично вкладывает в ладонь городовому. Живая и прописанная жизнь сделана на отлично, но что же с главными героями, что с центральной историей спектакля?

Три куклы из балагана Фокусника (роль, что забавно, отдана Геннадию Янину, заведующему балетной труппой Большого, то есть человеку, обладающему не такой громкой, но более важной властью, чем худрук) образуют треугольник. Ломкий Петрушка с перекошенными плечами, мечтатель и неудачник, влюблен в бойкую, бодрую, глупую Балерину, девице же мил самодовольный Арап. Фокусник -- как верховное загадочное божество для кукол, мотивы его действий им непонятны -- забавляется, вталкивая Петрушку в комнату Арапа в тот момент, когда Балерина сидит у того на коленях; отчаянный протест Петрушки и пластический вопль «а как же я?!» заканчиваются плохо: после погони Арап несчастного убивает. Начало истории разыгрывается «внутри» балагана -- смертоубийство же выплескивается на площадь, при этом Фокиным, делавшим спектакль почти сто лет назад, сотворен сдвиг во времени: начало погони -- большая сцена гулянья -- продолжение погони на публике и финал ее. То есть после того как погоня начинается, время будто отматывается назад, для того чтобы показать, что происходило раньше на площади.

В Париже в 1911 году Петрушку танцевал Вацлав Нижинский, потому и возникла легенда о том, что, собственно говоря, спектакль не об абстрактных куклах, но о самом Нижинском и о Дягилеве-Фокуснике, управляющем балаганом. Век назад еще не было никаких предвестий того, что Нижинский рванется из своего балаганчика, никто представить не мог, во что это ему обойдется, но легенда жива. Впрочем, важно другое -- то, что роль создавалась на великого артиста и только великим артистам она подвластна.

Потому что ткань тонка, и сложна, и странна. В роли Петрушки не блеснешь супервозможностями виртуоза, его отличительный знак -- сведенные вместе колени, опущенная голова, все тело -- печальный вздох. Петрушка загримирован так, что без программки и самые верные поклонники не узнают: на лице белила балаганной куклы, тело скрыто рубахой и широкими кукольными штанами. Все, что нужно сделать артисту в ровно двух сценах, когда он действует, -- это перекосом плеч выразить отчаяние, мелкими ударами по стенам (героя хозяин запирает) обозначить смешной и трагический бунт да упасть, когда его вбрасывают в комнату, так, чтобы сердце у зрителя сжалось. Это вообще-то очень сложно -- показать так много, когда ты ролью связан по рукам и ногам. Только великим танцовщикам, которые эту связанность ролью переплавляют в связанность персонажа и бунт его, это и удается. На моей памяти настоящих Петрушек было два: Владимир Малахов (берлинский худрук, станцевавший «Петрушку» на одном из Мариинских фестивалей) и гамбургский премьер Ллойд Риггинс. На недавней мариинской премьере Петрушку внятно пообещал Филипп Степин. В Большом даже приблизительных вариантов не обнаружилось.

На премьере главную роль получил Иван Васильев. Самый юный премьер Большого ровно месяц назад был первым и на спектакле Ролана Пети «Юноша и Смерть» (см. «Время новостей» от 7 июня). Тогда победительный, яркий, веселый молодой человек в принципе не понимал, что делает на сцене, и сейчас история повторилась. То есть когда в «сцене отчаяния» надо подпрыгнуть -- он подпрыгнул, и еще как, и вертелся, и летал; но пока минуту летел, уже забыл, что его герой вообще-то измучен и слаб, и так шарашил свои трюки, будто вышел в родном ему «Дон Кихоте». Второй спектакль получил Артем Овчаренко, и тут было чуть получше, во всяком случае, без неуместной бравуры, но несчастья, слома, запредельного плача тоже не было.

То есть вышел у нас «Петрушка» без Петрушек. Бывает. Поставили в театре спектакль, для исполнения главной роли в котором нет ни одного артиста. (Просто артист, повторюсь, именно здесь нужен великий, вещь штучная.) Если это произошло потому, что в кого-то постановщик верил, а человек не справился -- один разговор. А если спектакль поставили в план, не задумываясь над тем, кто будет танцевать, -- другой. Ибо если этот подход станет правилом (ср. слухи о смене худрука), будущее нас ждет нерадостное.