Трагичное. Трагедия под Смоленском поспособствовала тому, что мы смогли посмотреть дважды «Катынь» (сначала на «Культуре», затем на «России»). «Первый» показал старый, подзабытый фильм Вайды «Пепел и алмаз», который смотрелся как новый.

«Катынь» после Смоленска смотрелась не как историческое свидетельство. Временная дистанция резко сократилась, душевная боль обострилась. Контекст в конечном итоге углубил «катынский ров». А сама «Катынь» побудила пристальнее рассмотреть коллизию «Пепла и алмаза».

Романтический герой Мацек оказался в силу исторических обстоятельств перед невыносимым выбором: душевная лирика мирной жизни или романтика самоистребительной войны.

Герой сверкнул алмазом на пепелище разрушенной и медленно возрождающейся страны. И фильм самого Вайды сверкнул алмазом. Но страна еще долгое время жила в разладе сама с собой.

Тогда, кстати, еще не шла речь о катынском рве, заваленном трупами соотечественников Мацека и Вайды.

Правда была уже известна, но проживала на нелегальном положении. Ее нельзя было обсуждать. Тем более ее нельзя было утверждать.

Над катынским могильником вырос холм пропагандистской неправды. И возможно, потому в последнем фильме Вайды самый болезненный мотив -- это жизнь, пускай и не во лжи, но рядом с ней, под одним кровом. Это драма выбора, стоящая перед сестрами казненного брата.

Для нас, как правильно кто-то заметил, «Катынь» важнее, необходимее, насущнее, чем для граждан Польши. В польском обществе «катынский ров» преодолен. Хотя и там есть свои радикалы, посчитавшие эту картину недостаточно патриотичной.

Даром что ли Вайда в своей автобиографической книге вынужден был написать несколько горьких строк: «В Польше надо постоянно оправдываться: почему в такие-то годы ты не сидел в тюрьме или как могло случиться, что тебя не расстреляли. У меня не было выхода, требовалась самореабилитация. Ею стало мое кино».

Смешное. «Манежное лошадиное чтение» Александра Невзорова могло бы сойти за сатирическую комедию в духе Свифта, если бы не было так патологично, что можно объяснить глубоким разочарованием автора в человечестве. Еще боле глубоким, нежели оно было у британского писателя.

Невзоров обвинил человечество во вневидовом фашизме, предшествовавшем фашизму внутривидовому.

А лошадиный род, с его точки зрения, -- безупречно гуманистическая популяция. На опыте своего общения с ним автор убедился, что лошадь способна к чтению, к пониманию прочитанного и к складыванию из слов фразы, к тому же на латинском языке.

Правда, по этой части Невзоров продвинулся не так далеко, как это удалось свифтовскому Гулливеру. «Лошади, -- записал он, -- достаточно хорошо понимают меня; я разговариваю с ними по крайней мере четыре часа ежедневно».

Забавно выглядят открытия Невзорова. «Мозг у лошади не меньше, -- считает он, -- чем у каждого из нас. И структурно он такой же. Извилин поменьше. Но на то есть объективные причины. Вот если бы на первых ступеньках эволюционной лестницы природа одарила передние конечности лошади не копытами, а кистью, то ноги стали бы руками, и неизвестно, кто бы открыл теорию относительности или хотя бы бином Ньютона...»

После таких откровений особенно любопытно было освежить в памяти теорию эволюции человека, в чем нам навстречу пошел канал «Культура», показавший британский научно-популярный сериал «У истоков человечества».

Фильм наглядный и доходчивый. Дарвинизм в «картинках» выглядел слишком реалистично, что несколько покоробило приглашенных на обсуждение сериала религиозных деятелей. Но они старались быть корректными и снисходительными. Все-таки верующим ученым, как, впрочем, и современным образованным клерикалам, с веками приходится раздваиваться.

Но, увы, никуда не исчезают сами противоречия, в щелях которых заводятся какие-то странные мутации сектантских верований и наукообразного бреда -- вроде Лошади Невзорова, распятой, воскресшей и читающей на латыни.

Похабное. Проект «Девчата» свалился как снег на зеленые деревья этой весной. То есть негаданно. «Девчонки» Марина Голуб, Тута Ларсен, Ксения Собчак и еще одна девушка с незапомнившейся фамилией рискнули посоревноваться в чувстве юмора с «мальчишками» из «Прожекторперисхилтона». Шутили про полушария, которыми можно трясти, про извержения, которые можно поиметь... Шутки были казарменными. Кто-то из древних говаривал: что может быть похабнее, чем женщина, особенно с претензией на остроумие.

О Ксении Собчак теперь неловко упоминать всуе. Да и боязно как-то. Может, она стала начальником над телевизором. Неформальным, конечно. Уж так ее рвут на части во все проекты и все каналы... Плюнуть некуда, чтобы в нее не попасть. К «Дому-2» и «Блондинке в шоколаде» прибавились в последнее время «Свобода мысли» на «Пятом», «Идеальный мужчина» (СТС), «Танцы со звездами» («Россия») и теперь вот «Девчата» («Россия»), где она играет первую скрипку.

Лучшее. Визуальной отбивкой в двухсерийном фильме Леонида Парфенова «Зворыкин-Муромец» стал телеящик на ножках, что кружит в космосе вокруг земного шара. Смотрится этот спутник как избушка на деревянных ножках и с одним окошком.

Биография телевизора, как и его создателя, сама по себе интересна. Но, как видно из нашего исторического далека, изобрести телевидение -- это даже не полдела, а всего лишь четверть или того меньше; остальные четверти -- как его окультурить и цивилизовать.

Телевидение -- это просто, это ящик с экраном и прилагаемый к нему пульт.

Телезрение -- вот задачка. Ее и решает в своих работах Леонид Парфенов. Был момент, когда, честно признаюсь, думал, что он остановился, выдохся. Поскольку видел, что его навыки и приемы переняли и рабски повторяют другие, а он повторяет самого себя. Но две его последние работы -- «Хребет России» и «Зворыкин-Муромец» -- свидетельствуют о пришедшем к мастеру втором дыхании.

...Опыт телезрения есть, как бы мы ни бранили телевидение. И он не исчерпывается работами одного Парфенова. Проект «Школа» по-прежнему напрягает внимание. Очень хорошо работает Андрей Макаров (ток-шоу «Справедливость» на РЕН). Рядом с ним в этом формате сегодня, пожалуй, некого поставить.

Как бы там ни было, но на пепелищах и помойках попадаются алмазы. Редко, но попадаются.

Муромец Зворыкин все-таки не зря придумал телевидение.