В конкурсе 62-го Каннского кинофестиваля, как ни странно, много жанровых картин. Пожалуй, самым удачным экспериментом по переосмыслению жанрового канона стала «Жажда» корейского режиссера Пака Чан Ука (см. рецензию во вчерашнем номере «Времени новостей»). Это самый необычный фильм о вампирах за всю историю кино. История священника, превращающегося в вампира, история любви, история убийства, история нового религиозного культа и еще множество всяких историй рассказаны в новом фильме одного из главных режиссеров современности с пугающей достоверностью и ошеломляющим хореографическим мастерством. После каннской премьеры Пак ЧАН УК ответил на несколько вопросов нашего корреспондента Алексея МЕДВЕДЕВА.

-- Для ужастика о вампирах в фильме много комических моментов...

-- Поначалу я думал, что «Жажда» станет моим первым фильмом, на котором публика ни разу не засмеется, ни на одну секунду. Я думал, что это будет моя самая серьезная, мрачная и тяжелая картина. А получился, наверное, самый смешной из моих фильмов. Для меня самого до сих пор тайна, как это вышло. Наверное, дело в том, что я жил с этим замыслом десять лет, и за это время многое изменилось. Я понял важность юмора в человеческой жизни. Не то чтобы я стал счастливее, просто ощутил, как важно уметь взглянуть на вещи под комическим углом. Но иногда такой взгляд только подчеркивает трагизм ситуации. Возьмем сцену, когда герой пытается отговорить героиню от убийства невинных жертв. Он говорит, что сможет найти добровольцев по Интернету, свяжется с клубом самоубийц и будет помогать людям уйти из жизни, высасывая их кровь. Глядя на лицо Сон Кан Хо в этот момент, невозможно удержаться от смеха, да и сама идея звучит совершенно абсурдно. Но это не просто гэг, над которым можно посмеяться и забыть. На лице его написано отчаяние, он из последних сил пытается найти оправдание злодействам, пытается быть вампиром, оставаясь при этом человеком. Поэтому вслед за взрывом хохота у зрителей возникает сочувствие и даже чувство вины. Именно такой юмор уместен в трагедии. Именно это я понял за те десять лет, что работал над замыслом.

-- Мифы о вампирах имеют долгую историю. Что вы хотели добавить от себя?

-- Главное отличие моего фильма от существующей традиции в том, что я не рассматривал вампиризм как метафору. История о католическом священнике, превращающемся в вампира, должна была быть рассказана предельно реалистично. Принадлежность героя к церкви я рассматривал как призвание, а не как профессию. А вампиризм трактовал как разновидность болезни. Это помогло мне избежать клише, из-за которых фильмы о вампирах часто выглядят такими идиотскими.

-- И все же вдохновляли ли вас вампиры прошлого, из фильмов или книг?

-- Вообще-то я сознательно старался избегать отсылок к существующим фильмам о вампирах. Но если покопаться в памяти, то самым большим шоком из фильмов о вампирах стала для меня «Зависимость» Абеля Феррары (1995). И в моем фильме можно найти его отзвуки. Определенное влияние оказал на меня Дэвид Кроненберг, хотя его фильмы и нельзя отнести к вампирским ужастикам. Но в них есть момент телесной трансформации, который меня привлекает. Если говорить о более широких влияниях, то тема искупления у Ингмара Бергмана мне очень близка. Забавно, что у Бергмана есть старый фильм под названием «Жажда», но я его не видел.

-- И в недавнем «Таинственном свете» Ли Чан Дона, и у вас в «Жажде» тема христианства кажется принципиально важной. И для вас, как для художников, и для страны в целом...

-- Наверное, это так, но я совсем не хотел делать фильм о религии. Меня интересовал образ священника и его внутренний мир. Вы только подумайте, в метафорическом смысле человек каждый день во время мессы пьет кровь Христа, пролитую во искупление грехов человечества. И вот в результате тех изменений, которые происходят с его телом, он вынужден каждый день пить кровь, но уже не ради искупления грехов, а для собственного выживания. Мы и представить себе не можем, что это за драма для религиозного человека. Возможно ли искупление в этой ситуации? -- вот вопрос, который меня волновал. Так что это фильм не о христианстве, а о том, что происходит в душе героя.

-- Какую сцену в фильме было снимать труднее всего и какой вы больше всего гордитесь?

-- Это одна и та же сцена, в которой героиня становится вампиром. Герой сначала душит ее по ее же просьбе, а потом понимает, что не может без нее жить. Тогда, чтобы она выжила ценой превращения в вампира, он сцеживает ей в рот свою отравленную кровь, а сам в это время подкрепляет силы еще человеческой кровью из вен на ее руке. Я думал о том, как снять эту сцену, на протяжении десяти лет. Кажется, получилось.