Две студентки-подружки делят комнату в общежитии. Одна беременна и просит другую пойти договориться с врачом о подпольном аборте. В их стране -- Румыния, 1984 год, у власти Чаушеску -- аборты запрещены. Но у девушки уже такой срок, когда аборт и при более толерантных режимах приравнивался бы к убийству: четыре месяца, три недели и два дня. В Румынии в восемьдесят четвертом году за такое полагалась высшая мера всем «участникам проекта».

Для обеих героинь убывающий ряд цифр -- 4, 3, 2 -- чуть не стал роковым. Для тридцатидевятилетнего режиссера Кристиана Мунджу, дебютировавшего в формате полнометражного игрового кино, обернулся триумфом. Фильм показали в самый первый день каннского конкурса, но он не затерялся среди именитых участников юбилейной программы главного фестиваля мира. «Золотая пальмовая ветвь» терпеливо дожидалась именно его.

Фраза «главный приз получил румынский фильм про аборты» тут же стала расхожей, но очень мало что объясняющей. «Четыре месяца, три недели и два дня» -- точно такой же фильм про аборты, как Kill Bill про восточные единоборства. И если уж вспоминать Тарантино, со времен «Криминального чтива», то есть последние пятнадцать лет, главные фестивальные призы вряд ли получали картины, с такой степенью обоснованности претендующие на то, чтобы определять кинематографическую моду на десятилетие вперед.

Можно было бы прогнозировать, что фильм Кристиана Мунджу введет моду на простое кино, если бы такая категория, как простота, поддавалась бы имитации и тиражированию.

Изумленный возглас: «Как это сделано?» чаще всего раздавался после спецпоказа картины в рамках последнего ММКФ.

Действительно непонятно, как. Как камерная драма -- почти все действие происходит в гостиничном номере (не в общежитии же этим заниматься?!) и состоит из одних разговоров -- может держать зрителя в таком напряжении. Неуловим момент, когда фокус смещается с одной девушки на другую, и главной героиней оказывается уже не та, что беременна, а подружка. И ясным становится то, что фильм совсем не про бесчеловечный режим, загонявший аборты в подполье и ставивший тем самым под удар жизни тысячи женщин, а про страх одиночества, который в двадцать лет ощущается так же сильно, как в тридцать, сорок и пятьдесят.

В какой-то момент, примерно в середине фильма, героиня оставляет подругу, лежащую недвижно на кровати (шевелиться после «процедуры» запрещено), и идет на день рождения к матери своего молодого человека -- приглашение получено давно, отказать неудобно.

Бухарестское застолье 84-го, если судить по фильму, очень похоже на те, что можно было тогда же увидеть в Москве: много спиртного плюс изыски домашней кулинарии. И люди похожи: умеренно фрондирующие столичные интеллигенты, дающие понять подружке сына, что она из простых и не их поля ягода.

«Зачем ты ввязалась в это?» -- спрашивает мальчик после того, как они уединяются в его комнате и девочка рассказывает об эпопее с абортом. «Чтобы было кому помочь мне, если со мной что-нибудь случится», -- отвечает она, и это очень мало похоже на разговор двух влюбленных, которые, как предполагается, умрут в один день, а до этого будут жить долго, счастливо и заботиться друг о друге.

В мире фильма Кристиана Мунджу люди всегда будут вынуждены заботиться о себе сами, только не всем хватит зрелости это понять. Эта картина об осознанном одиночестве сильного человека.

Герои настолько погружают зрителя в свой мир, что почти не позволяют заметить того, сколь виртуозно манипулирует режиссер пространством экрана.

Между тем абсолютно аскетичная по визуальному ряду драма переходит в триллер, и параллельно изображение становится изысканно-прихотливым. А режиссер, уже всецело владея загипнотизированным им зрителем, то и дело подбрасывает крючки-зацепки, на которые в результате не ловится ничего: фильм Мунджу -- убедительное опровержение царившей в драматургии прошлого века идеи, что висящее на стене ружье обязательно должно выстрелить.

Героиня похищает у врача-подпольщика, крайне неприятного типа, нож, и дальше ждешь, что она обязательно пустит его в дело: отомстит за то, что помимо денег ей пришлось расплатиться еще и собой. Но нож так и остается лежать на дне ее сумки. Врач забывает на гостиничной рецепции паспорт (всем визитерам при входе положено сдавать документы), и думаешь, что из этого выйдет какая-нибудь детективная история, но истории не выходит...

В картине еще много подобных ходов: обманных троп, ведущих в никуда -- как в жизни, где ружья могут стрелять, а могут и нет, улицы оборачиваются тупиками, и каждый родившийся в конечном итоге предоставлен только себе.