Первый концерт российской оперной звезды Дмитрия Хворостовского на Красной площади (до сих пор здесь пели только иностранные знаменитости) был объявлен благотворительным. В очередях на вход (в любом конце площади нужно было пройти последовательно три-четыре кордона с подробнейшей проверкой сумок, пакетиков и потайных карманчиков) безнадежные безбилетники грустно интересовались, сколько эти самые билеты, которых никто в продаже не видел, вообще стоили. Никто не знал. Приглашения распространялись среди ветеранов войны и труда, а также организаций, причастных к устройству площадного праздника. Где была в это время та половина публики, что должна была билеты все-таки покупать, неизвестно. Пестрая, не слишком расфуфыренная аудитория, может, и не составила обещанных десяти тысяч, но почти заполнила «неотдаденные» ряды. Солнце грело, легкий ветер трепал драгоценные программки по двести рублей («Что так дорого? -- А буквы-то серебряные!»), гудели колокола на колокольнях, били куранты, настроение у всех было хорошее. На экраны проецировалось изображение: то элегантный солист, то задушевные оркестранты, то деятельный дирижер Константин Орбелян, то хористы Льва Канторовича. Сцену украшали экранные полоски с каким-то чудовищно банальным видеооформлением: компьютерные финтифлюшки, фишки, разводы, вспышки, зеленые маки, белые звезды, красные всполохи. Звук был не катастрофический (до тех пор, пока фирменную акапельную «Ноченьку» Хворостовского не испортили гудение усилителей и щелчки микрофонов), но все-таки плохой. Сложно представить, чтобы подобным образом звучал концерт Паваротти или Доминго. Хор булькал так, будто его заперли в ванной, оркестр, нещадно валяя увертюру к «Севильскому цирюльнику» и приударяя в «Валенках», пестрил торчащими несбалансированными звуками. Золотой баритон России и крупная международная звезда Хворостовский звучал приятно, но с такой реверберацией, что казалось, будто он какой Кобзон. Но настроение у всех все равно было хорошее.

Между тем карамельно-деревенским звуком и репертуаром основания для неожиданных сравнений не исчерпывались. Закончилось первое отделение с выразительно спетыми ариями из русской оперной классики, из одной итальянской оперы («Эрнани» Верди), со знаменитыми увертюрами и трогательно, хотя и не блестяще, напетыми тремя неаполитанскими песнями, включая O sole mio. Публика размялась и покурила в сторонке -- буфеты не предполагались. Отзвучали русские народные шлягеры. Подходило время хитов от Хворостовского -- песен военных лет. Когда-то он пел в КДС целую программу таких песен, отчего зал в полном составе -- от клерков до интеллектуалов -- рыдал в голос.

Адресуя кусочек этой программы ветеранам, поклонникам VIP-концертов на Красной площади и просто любителям вокала на свежем воздухе, Хворостовский мягко боролся с непослушными микрофонами, когда из Спасской башни тонким ручейком вытекли члены правительства во главе с Михаилом Фрадковым. Часы на башне показывали уже почти девять, дело близилось к финалу, как вдруг, строго тем же маршрутом, из Спасских внутренностей заструилась река охраны с президентом посередке. На крыше ГУМа замерли снайперы, хорошо заметные со всех позиций. Охрана, дефилирующая между рядами, посадила на корточки пожилую ветераншу в орденах, отправившуюся было дарить Хворостовскому недешевый букет изумительных роз, и заставила бабушку таким невероятным макаром вернуться на место. Со сцены в этот момент звучало «Вот солдаты идут». Что придавало торжественности.

Когда заиграли «Дорогую мою столицу», дирижер повернулся к публике и принялся дирижировать аплодисментами. Все дружно встали. Снайперы заерзали. Потом зазвучала «Ноченька» (говорили: «Молодец, что закончил не ура-патриотической песней, а тихой народной»), и публика села, дав президенту возможность утечь обратно в Кремль. Старенькая ветеранша все-таки пробралась к кумиру, наорав на охранников и администраторов. «С боем пробралась! Из окопов выскочила!» -- сказала она певцу, продемонстрировавшему пестрый сборник вокальных шлягеров разного вида и назначения в скромном исполнении.

Верно, что не всякий концерт в присутствии первых лиц -- с приблизительной оркестровой игрой и характерной улично-праздничной подзвучкой -- автоматически превращается в правительственный. Но уличное гулянье, в котором сюжетные достоинства явно преобладают над художественными, превращается в такого рода мероприятие непременно. То, что оно при участии канала «РТР-Планета» транслировалось на 37 стран, только усиливает его схожесть с правильно организованной праздничной демонстрацией, когда май на дворе и настроение у всех хорошее.