Марк Захаров и его труппа напоминают футбольную команду, которая все время играет на грани фола. Судья пронзительно свистит, показывает игрокам желтые и красные карточки, назначает пенальти, но команда все равно чаще выигрывает, чем терпит поражение. Побежденным (а точнее, покоренным) соперником выступает, естественно, зрительный зал, а арбитром -- его продвинутая часть, именуемая критиками. Возмущение последних понятно. Ведь в театральной игре тоже существуют свои правила, пусть в отличие от футбола и неписаные. Недопустимым на драматической сцене считается откровенное комикование, соперничество звезд, перетягивающих друг на друга одеяло, и эффектные выходы на репризу. Марк Захаров на эти правила давно уже облокотился. Он придумал себе другие. Его спектакли существуют не по законам драматического театра, а по законам Зрелища. Законы эти таковы: все, что происходит (или просто находится) на сцене, должно быть эффектным -- и декорация, и костюмы, и шутки, и песни. Если быть совсем точным, даже не эффектным, а по-хорошему агрессивным: нравится не нравится, а на сцену все равно смотреть будешь. Я лично такое искусство не очень люблю, но не могу не признать -- сделано оно качественно. Не повернется же ни у кого язык сказать, что постановки Захарова неэффектны.

Вот и последний спектакль наверняка будет воспринят большей частью "критической массы" как нарушение конвенций. В немалой степени этому способствует литературный материал. "Шут Балакирев" -- последняя пьеса Григория Горина, так неожиданно ушедшего от нас и так нежно всеми любимого. Те, кто считает, что хороший человек -- не профессия, скорее всего не знали Горина, ибо личное обаяние и было главным его талантом. Он умел быть одновременно остроумным и добрым, язвительным и всепонимающим. Не потому ли смог так увлекательно (и даже привлекательно) описать тоталитаризм в его вегетарианском варианте. Без сарказма, а скорее с усмешкой и той внутренней теплотой, которая вообще-то не пристала сатирическим произведениям.

Историческая пьеса о петровских временах и имеющем прототипа шуте Балакиреве обладает всеми обычными горинскими достоинствами и недостатками. В ней перемешаны лирика, фарс и абсурд, а прошлое помогает осмыслить настоящее. В ней согласно традициям русской литературы маленький человек выглядит привлекательнее государственных мужей, а в конце выясняется, что на Руси и шуту, и царю жить одинаково плохо. В ней много фраз, которые разойдутся на цитаты, и чудесных сцен, в которых есть что сыграть артистам. В ней нет одного -- драматургического единства, ибо драматургом с большой буквы писатель-сатирик все же не был. И хотя над "Балакиревым", как и над всеми произведениями Горина, Захаров и его артисты работали методом импровизаций, многое в пьесе меняя и сокращая, главного они не изменили. "Балакирев" остается рыхлым и распадается на отдельные эстрадные номера, в которых есть свои завязки, кульминации и коды. Этот недостаток, наверное, можно было бы преодолеть, но Захаров пошел другим путем. Он решил, что Горин -- не беда, и возвел эстрадность в принцип. Тем паче что законам Зрелища она никак не противоречит.

На этот принцип работает и декорация Олега Шейнциса, впрочем, как всегда, замечательная. Большую часть сцены занимает деревянный помост, доски которого с прикрепленными на них стульями-тронами, то и дело вздыбливаются и застывают под тупым углом к зрительному залу. Актеры вытеснены на узкую полоску авансцены и обращаются не столько друг к другу, сколько к публике. Некоторые из них отдаются эстрадной стихии без остатка. Например, Татьяна Кравченко (мамаша Балакирева) так пучит глаза и демонстрирует такие ужимки и прыжки, что ей позавидовала бы даже Клара Новикова. Мамаше с энтузиазмом ассистируют невеста, а потом жена героя в исполнении обладающей очевидным комическим дарованием Олеси Железняк. Звезды Ленкома -- Николай Караченцов в роли самодовольного Меншикова и Александр Збруев, представляющий иезуитски-елейного Ягужинского, -- хоть и стараются (сравнительно с домочадцами Балакирева) держать себя в руках, но тоже рисуют своих персонажей яркими масляными красками. Коллектив шутов при петровском дворе и вовсе напоминает музыкантов "Дюны", талантливо косящих под придурков. На фоне прочих выделяется Олег Янковский, сумевший даже в откровенно фарсовых сценах сыграть трагического Петра. Царя, который не может положиться ни на одного из своих подданных, и человека, которого предает единственная, кому он верил, -- собственная жена. Но кто действительно должен сегодня проснуться знаменитым, так это Сергей Фролов, то есть Балакирев. Бессовестно органичный смешной увалень, который словно специально рожден для того, чтобы играть написанного Гориным шута.

Принцип зрелищности выдержан не только в фарсовых, но и в возвышенно-лирических эпизодах. Например, в сцене посмертной встречи Петра с Балакиревым, где публике демонстрируется цирковой номер с вытягиванием героя с того света на этот при помощи каната. И особенно в финале, где Балакирев вдохновенно играет на флейте. Не под фанеру, заметьте. Сам играет. И если мне скажут, что это очередной кунштюк, к театру отношения не имеющий, что все эти сценические экзерсисы хороши лишь в концертном исполнении, я скажу: а мне наплевать. Все равно впечатляет. Просто надо договориться о правилах. Ведь если мы ждем, что с нами будут играть в лапту, а с нами играют в салки, это вовсе не значит, что играют нечестно. Это значит, что надо сменить ожидания и судить маэстро по законам Зрелища. Раз уж он сам их над собой поставил.