Большинство экспонатов выставки Сергея Якунина "Хармс-кабинет", открывшейся в ГМИИ, бесценно. Сделанные из картона, оберточной бумаги, свежеоструганных палочек и заржавленных пружинок, они лишены какой бы то ни было материальной ценности. Сколько может стоить книга из "Библиотеки Хармса" -- "вся из мелких дощечек"? Старые ящики для типографских литер засыпаны сухими листьями и хвоей, затянуты паутинками, прищепки, пружинки и проволочки сами по себе не стоят и не значат ничего.

Сергей Якунин -- театральный художник, и все предметы «Хармс-кабинета» создают специальный «реальный» театр. Для того чтобы стать полноценным зрителем этого театра, экспонаты можно и нужно трогать руками. Книги листать, на «Пегасе» раскачиваться и декламировать стихи, залезть в сундук и, закрыв крышку, проверить, действительно ли жизнь побеждает смерть неизвестным науке способом. Измерить свои паузы и паузы друга, поиграть на музыкальных инструментах, даже не зная нот. И затеять «Разговоры чинарей».

В конце 80-х -- начале 90-х годов Хармс оказался востребован отечественной культурой настолько, что ему грозила участь стать поп-звездой. Филологи публиковали его архивы в «Крокодиле» и «Огоньке», актеры читали его стихи в студийных подвалах и на сцене МХАТа. Публика поглощала творчество Даниила Хармса истово. Росту истерической популярности способствовали как бессистемные публикации, так и традиционная для героев перестроечных дней трагическая судьба обэриутов -- разгон объединения и аресты в конце 20-х, гонения и голод в конце 30-х, смерть в тюрьме в начале 40-х. Еще немного -- и портреты Даниила Ивановича стали бы печатать на календарях и футболках.

Одновременно с ростом популярности происходил процесс культурной реабилитации целого пласта отечественной культуры. Аббревиатура ОБЭРИУ стала понятной, слово "чинари" вошло в обиход образованных людей, и все постепенно привыкли к тому, что у русских тоже был свой "театр абсурда". Но все же понимание значения "странного" писателя и его "друзей, оставленных судьбою", пришло к широкой общественности и современным интерпретаторам не сразу. Довольно много времени исследователям пришлось потратить на то, чтобы легенда о писателе-юмористе сменилась на миф о философе и трагическом художнике. В середине 90-х бум закончился. Стали выходить собрания сочинений с обстоятельным и выверенным справочным аппаратом и толстые монографии.

Выставка в ГМИИ воплощает и синтезирует именно это новое и долгожданно-естественное отношение к Хармсу. "Реальное искусство", о котором так долго молчали между собой в 30-е годы обэриуты и так долго говорили в 90-е обэриутоведы, воплотилось в "Хармс-кабинете" объемно, пространно и подвижно. Якунин ощущает себя рупором Хармса и воссоздает предметный мир Хармса так, как лепил и клеил бы его сам писатель сегодня, в усушенные и фрустрированные 2000-е. Выставка "Хармс-кабинет" сделана художником по канонам реального искусства, в соответствии со всеми философскими трактатами и диалогами обэриутов и чинарей. Ни одну из книг нельзя в буквальном смысле прочесть -- в них нет слов и даже букв, но их можно листать и разглядывать. На фисгармонии нельзя сыграть ни фугу Баха, ни "Собачий вальс" -- клавиши расположены не в соответствии с ладами, а произвольно. Сундук служит не для хранения вещей, а как метафизический прибор и т.д. Все это вещи человечески абсолютно БЕССМЫСЛЕННЫЕ. Но нечеловечески прекрасные.

Причина долгоиграющей популярности Хармса в том, что трагическое Хармса и обериутов, как ключ, открывает всю русскую культуру ХХ века. Красиво описанное Мандельштамом и Ахматовой умирание классического, стройного мира понятий и слов, завершилось разгулом бессмыслицы в суперосмысленных (ведь "кругом, возможно, Бог") текстах Хармса и Введенского. Даже красота поэзии Бродского кажется не такой уж оригинальной после "Гортензии" и "Элегии" Введенского.

Присутствие экспонатов и инсталляций "Хармс-кабинета" в музее имени Пушкина и удивляет, и радует. Музей предлагает своим посетителям произведения чистого искусства. Музей проявляет себя творческим субъектом. Музей вступает в диалог с художником и со зрителем. Музей становится провокатором и акционистом, когда показывает искусство, не имеющее статуса классического, но привлекательное и живое. С ним в залы приходит новая, немузейная публика, которая наполняет старые стены новой энергией.

А Даниил Хармс давно уже классик. Только теперь он писатель с кабинетом. И кабинет его в музее.