Фестиваль национального кино -- хорошо организованный, компактный и дающий целостное представление о том, что снимается в стране, -- для России пока утопия. Невозможно представить себе, например, что картина, премьера которой состоялась в российском конкурсе «Кинотавра», появится в конкурсе Московского международного фестиваля, хотя формально это не противоречит правилам. В других странах национальные фестивали обкатывают фильмы перед более престижными международными конкурсами; у нас картины растаскивают по форумам, заботясь больше о собственном статусе, чем о дальнейшей судьбе фильма.

У честолюбивой борьбы за картины, которую ведут отечественные фестивали, есть оборотная сторона: отсутствие конкуренции в рамках отдельно взятого форума. Российские картины не ориентированы на дружелюбную соревновательность. Практически каждый новый фильм содержит в себе скрытое, но достаточно агрессивное послание: «До меня в России кино не было, не умели снимать жанровые (авторские, коммерческие, молодежные -- нужное подчеркнуть) фильмы, а вот теперь выйду я в прокат -- и наступит золотой век». В результате любой кинематографический конкурс в России превращается в задачку о том, как каждой сестре подарить по ювелирному украшению, чтобы ни одна не обиделась. А если непреднамеренно и возникнет конкуренция, то оскорбленные творцы торопятся снять свои картины -- не по чину им соревноваться с неуважаемыми коллегами.

В Чехии национальный фестиваль называется Finale, проходит уже четырнадцатый раз, в апреле, в городе Пльзене, хорошо знакомом любителям пива. Что на нем показывают? А все. Не утруждая себя хитроумными соображениями, в конкурс включают все, что было снято за последний год: совсем новые картины и уже прошедшие по международным фестивалям, дешевые молодежные ленты, снятые на видео, и масштабные международные копродукции, игровые и документальные работы. Что получается? Целостный кинопроцесс с мейнстримом и маргиналами, экспериментальным кино и коммерческими хитами. Два-три десятка полнометражных фильмов, выходящих в Чехии ежегодно, не воспринимаются разрозненным костром амбиций, в котором каждое полено желает гореть по отдельности. И хотя на полную окупаемость в чешском прокате рассчитывать не приходится (выручка от успешного фильма составляет, как правило, шестизначную цифру в долларах, а бюджет -- семизначную), государственные субсидии и иностранное участие превращают кинопроизводство в занятие если не прибыльное, то по крайней мере не слишком убыточное. А о доле чешских фильмов в национальном прокате (около 25%) российским продюсерам остается только мечтать.

Главным хитом минувшего Finale стал, разумеется, «Обрубок» (Otesanek) Яна Шванкмайера, о котором наша газета писала в сентябре прошлого года как об одной из лучших картин Венецианского фестиваля. Он и получил главную награду. Знаменитый чешский сюрреалист снял, пожалуй, наименее фантастический из своих фильмов: сюжет страшноватой сказки о куске дерева, опрометчиво усыновленном бездетной парой, разыгрывается на фоне гиперреалистичных декораций современной чешской жизни.

Наряду с «Обрубком» приза за лучший фильм удостоились и «Параллельные миры» -- только что законченный дебют молодого режиссера Петра Вацлава. Картину вне всякого сомнения ждет большое фестивальное будущее. Эта французская по духу камерная лента «об отношениях» («Параллельные миры» снимались по французскому сценарию и с участием французских денег) привлечет любителей кино изысканной культурой изображения и драматизмом, который проглядывает сквозь европейский лоск.

Полная противоположность «Параллельным мирам» -- «Кабриолет» Марцела Быстроня (приз Kodak за лучший дебют) и «Выход на станции «Ангел» Владимира Михалека (фильм будет представлять Чехию на МКФ в Карловых Варах). Вместо прилизанной «картинки» -- шероховатая небрежность дешевого видео, вместо профессиональной игры одного из ведущих чешских актеров Карела Родена -- мельтешение молодых героев по ночным клубам, наркопритонам и задворкам Праги.

«Кабриолет» и «Выход...» -- фильмы, типичные для нового европейского кино, которое легко снимать и легко смотреть. Они рисуют новую европейскую реальность без границ -- динамичную, мультикультурную, молодую. Но эти фильмы еще и симптомы постепенного избавления чешского кинематографа от зацикленности на прошлом. По-прежнему редкий фильм обходится без упоминания о 68-м годе, но чешские кинематографисты научились расставаться со своим прошлым, в том числе и смеясь. Пример тому -- чудесная стилизация «Бунтари» Филиппа Ренча (приз зрительских симпатий), рассказывающая о советской интервенции языком американского мюзикла и чешских музыкальных фильмов 70-х.

Пожалуй, единственное, чего по-настоящему не хватает современному чешскому кино, -- громких имен, подобных тем, что в 60-е годы, во время чешской новой волны, завоевывали мир. Герои тех лет -- Милош Форман, Вера Хитилова, Иржи Менцель и другие -- либо перебрались в Голливуд, либо снимают все хуже и хуже (показанная на Finale картина Хитиловой «Изгнанные из рая» -- провал настолько печальный, что даже писать о нем не хочется). Те, кто пришел к ним на смену, часто не менее талантливы, но куда меньше раскручены. Чешское кино в мире знают в основном по запрограммированным на успех копродукциям, вроде оскароносного «Коли» Яна Сверака. Имена Петра Зеленки («Пуговичники»), Давида Ондричека («Одиночки»), фильмы которых могли бы стать лидерами артхаусного проката в любой европейской стране, в том числе и в России, за пределами Чехии известны немногим. Что превращает талантливых одиночек в «волну»? Не только стечение обстоятельств, но и продуманная фестивальная политика. Пльзеньский фестиваль играет в этом деле не последнюю роль.